Баба Нюра - стр. 15
Будучи по складу характера целеустремленным до фанатизма и обладая от природы довольно неплохими аналитическими способностями, уже в ранней юности я окончательно определился в жизни и твердо решил посвятить себя медицине, тем ее областям, которые, если и не изучают саму смерть, то наиболее близки к проблеме смерти. Реаниматология, паталогоанатомия и судебная медицина – вот сферы моих будущих научных интересов, так решил я, поступив в известный медицинский университет.
На втором курсе, когда начались практические занятия, я разрывался между кафедрой реаниматологии и паталогоанатомическим отделением. Где-то между ними как раз и проходит та тайная граница Если в реанимации пытаются любыми средствами отсрочить смерть, то паталогоанатом работает уже с трупом, то есть когда смерть уже наступила. Порой, по заданию шефа ковыряясь в отвратительном, вонючем содержимом вскрытого желудка очередного трупа, я вглядывался в осунувшееся синюшное лицо дряхлой старухи с полуоткрытым левым глазом и нелепо скошенной набок челюстью, пытаясь представить, что она ощущала в последние мгновения жизни. Труп вызывающе молчал и прочно хранил свои тайны. Я опоздал, с мертвеца никакого спросу. Мертвое тело никак не может помочь мне в разрешении загадки смерти. Оно находится уже там, за чертой, а мне интересна сама черта…
Итак, после нескольких месяцев интенсивной стажировки в отделении паталогоанатомии, я к ней резко охладел. Я, конечно, продолжал ходить туда в установленные часы, помогая персоналу в освидетельствовании трупов, но свои обязанности уже исполнял механически, безо всякого интереса. Зато зачастил на кафедру реаниматологии. Здесь было намного интереснее, здесь до конца боролись за жизнь умирающего, всеми средствами старались удержать его на плаву, не давая погрузиться в пучину смерти. Если это удавалось сделать, то спасенный оставался жить на радость родным и близким. Но иногда бешеная суета медицинского персонал вокруг неподвижно лежащего тела, невероятные усилия лучших врачей-реаниматологов оказывались напрасными, и человек уходил. В этих случаях врач умывал руки, констатировал смерть и отправлял свежеиспеченного покойничка на свалку истории, в морг. На этом все заканчивалось, ничего дальше не происходило и произойти не могло. Но все же, где та черта, где граница между жизнью и смертью, которую я так вожделенно желал увидеть, прочувствовать всеми фибрами души? Опять она ускользала от меня, не давалась в руки как обмылок в воде. К тому же, во время занятий в реанимационном отделении смертельные исходы случались не столь часто, больных откачивали и возвращали в общие палаты. Тем не менее, мне врезались в память два случая смерти больных, и эти смерти совсем не походили одна на другую.