Азъ есмь Софья. Крылья Руси - стр. 26
И этим все сказано.
– Мария, милая, ты не могла бы навестить Марию-Луизу?
Маша с интересом посмотрела на супруга.
– Что случилось?
– Она уже третий день бьется в истерике.
Хм-м… это серьезно. Более чем, учитывая, что испанский двор – место своеобразное. Но если королеву не могут привести в чувство даже ее придворные дамы?!
Хотя о причинах Мария догадывалась.
– Ладно, я схожу. А что говорит Карлос?
– Племянник сам в недоумении…
Маша усмехнулась, вспоминая, как она удивлялась этому «дядя – племянник» между братьями. Потом поняла. Этикет-с…
Невежливо при живой-то королеве говорить о незаконном королевском сыне, вот и называли вежливо – племянником. Опять же, когда один брат старше другого на четверть века, отношения братскими уже не будут. А будут именно такими – опека с одной стороны и уважение с другой. Это в лучшем случае.
Маша покивала и решила сходить, навестить «племянницу». Хотя будет ли толк?
При всем внешнем обаянии, красоте и доброте, Мария-Луиза была достаточно сложным человеком. Не бывает простодушных принцесс, тем более – французских. Притворялась она виртуозно, а уж что творилось у нее в душе?
Вот и сейчас она попросту рыдала. Не кричала, не пыталась кого-то обвинить или рассказать, что ее расстроило, – рыдала. В три ручья.
Маша честно попыталась ее утешить, но как?! Как успокоить женщину, которая просто изображает слезоразлив? А из-за чего?
А неизвестно!
То ли хомячок сдох, то ли пуговица отлетела… Догадка у Маши была. Но утешать женщину, которая мечтала о ее смерти? И смерти ее детей? Мол, не страшно, что умер Людовик, все равно вы на небесах встретитесь. Так, что ли?
Неубедительно.
Так и не вышло приличного утешения.
Дон Хуан искренне расстроился. Карлоса он любил и хотел, чтобы у короля все было в порядке. А какой тут порядок? Но потом рассудил, что слез в любой женщине не больше ведра, выплачется – успокоится и вообще, истерики лучше лечить пощечинами, а не поглаживаниями… И махнул рукой.
И верно.
Спустя неделю Мария-Луиза успокоилась. Но вот прежнего огня и живости в ней не осталось. Теперь это был лишь слепок той Марии-Луизы. Оно и понятно. Насколько уж там была любовь со стороны дофина – неизвестно, но принцесса явно его любила. А может, и он тоже? Бросился ведь Людовик ей на помощь! Или это просто сработали воспоминания о счастливых детских днях? Даже если и так… Детство – важный кусочек нашей жизни. Легкий, счастливый, беззаботный, и теряя кого-то из той, счастливой поры, мы теряем часть себя. И это – больно. Очень больно.
Сочувствовала ли ей Маша?
О нет. Слишком памятны были те секунды, когда она не знала, где спрятать детей. И думала, что умрет сама, но выиграть бы время. И все это по милости позавидовавшей чужому счастью стервозы?!