Аян - стр. 4
Сингапурцы были настолько впечатлены, что тут же пригласили нас нанести ответный визит. Вот так всё и началось.
Через несколько недель я приехал в Сингапур на профильную конференцию. На ней я, как всегда, много с кем познакомился, и в том числе с выходцами из СНГ, живущими по всему миру. У меня словно открылся новый взгляд. Особенно вдохновляло, что многие коллеги осели на островах. Я подумал – вот оно, вот то, что мне нужно!
Очень захотелось тоже, знаете, просыпаться под шум прибоя, идти на работу мимо аутентичных храмов, перейти на морскую диету… Красота! Меня захватили мысли о том, чтобы сменить официальный костюм на летние шорты, а надоевшие эти душные и холодные одновременно конференц-залы на открытые мансарды юго-восточных побережий.
Решение было вроде принято, но по возвращении домой его реализации постоянно что-то мешало. Я не мог просто взять и вырваться из своего рабочего колеса. Да и, честно, страшновато бросать карьеру, идущую на взлёт… В общем, противоречия раздирали. Потребность в переменах стала моим постоянным фоновым состоянием.
Сам этого от себя не ожидал – от невыраженной тоски я вдруг начал рисовать. Коллеги сначала посмеивались. Но скоро притихли и с любопытством просили показать мои картины. Некоторые упрашивали понравившуюся работу им подарить или продать, какие-то картины мне не терпелось отдать самому.
Я продолжал поиски путей к морю, и потому особенно странным мне самому казалось, что, погружаясь при любой возможности в изучение вакансий и тонкостей рабочих виз куда-нибудь в Малайзию, рисовал я абсолютно другие сюжеты. Тёмные пещеры, подсвеченные факелами, зеленоватые камни на склонах сопок, корни и ветви большого раскидистого дерева – этому мотиву вообще был посвящён целый ряд работ.
И ещё мне начали сниться ненормальные сны. Снился жар. Именно жар – без картинок, без осознания себя. Только раскалённое дыхание во тьме. Просыпаясь, я садился рисовать. Это успокаивало. Я отпускал контроль разума и будто со стороны наблюдал за своими руками и тем, что появляется на холсте.
Однажды на картине получилось что-то вообще неожиданное: в рассветных лучах – колыбелька посреди степи, сама тоже излучающая мягкий свет.
В то утро я, как всегда, захватил картину на работу. Очень хорошо помню слова Вероники, когда она её увидела – они стали спусковым крючком для всех больших перемен в моей жизни. Она в своём стиле, – Аян улыбнулся, – прямо, без попыток смягчить сказала то, что я сам боялся себе сказать: «Ты занимаешься не своим делом. Увольняйся. Тебе нечего делать в продажах». И я, наконец, решился. Картину отдал Веронике, и в тот же день написал заявление.