Автобиография. Вместе с Нуреевым - стр. 15

Несмотря на то, что меня не замечали, с первого урока я понял, что принял верное решение. Александр Иванович Пушкин был действительно замечательным педагогом. Он понравился мне сразу же, как только я его увидел».

С завидным упорством осваивая элементы, Рудольф укрощал свое тело. С укрощением свободолюбивого нрава дело обстояло куда хуже. Очевидно, что в святая святых – а именно так многие воспринимали и воспринимают Ленинградское хореографическое училище (ныне Академия русского балета имени А. Я. Вагановой) – был свой, строжайший устав. Учащиеся обязаны были неукоснительно соблюдать существующие здесь правила, в противном случае их ожидали дисциплинарные взыскания, а самых злостных нарушителей – отчисление.

«Завтрак (чай, каша, печенье) подавали с восьми до десяти. Тут же, в столовой, мы обедали (суп, овощи, мясо, десерт) и ужинали (мясо, овощи, сладкое). Эту же столовую посещали артисты Кировского театра, однако они никогда не общались с учениками. Мы уважали, восхищались ими, они же, в свою очередь, не имели права подтрунивать над нами или смотреть на нас сверху вниз. Занимались мы от восьми до одиннадцати часов в день. Два часа отдавали истории искусства, с десяти до двенадцати был урок литературы. После двухчасового урока литературы наступала часть дня, которой я ждал с большим нетерпением, – два часа классического танца.

Занятия балетом в Ленинградском училище были столь насыщенными, хорошо подготовленными и увлекательными, что одно занятие стоило четырех часов работы в любом другом месте Европы. Затем следовал часовой перерыв на обед. За ним – два часа истории балета и истории музыки. Потом мы еще два часа занимались танцем, на этот раз характерным. Наступало семь часов – время ужина. Еженедельно у нас был также урок фехтования, которое традиционно и должным образом преподавали в училище с момента его основания», – писал в своей книге воспоминаний Рудольф Нуреев.

Вскоре после поступления Рудик, по его признанию, начал прогуливать завтраки – хотелось подольше поспать. Продолжал дремать он и на уроках литературы, ненавидел химию, физику.

«Убежден, что подсознательно я всегда был склонен отвергать все в моей жизни, что не обогащает и не затрагивает непосредственно мою единственную всепоглощающую страсть», – впоследствии писал артист.

В интервью он не без удовольствия замечал: «Журналисты “Нью-Йорк таймс” назвали меня человеком, выбивающим двери, ломающим преграды. Это очень точно потому, что я всегда так делал и в итоге добивался своего».

И в те, ученические годы, Рудик решил, что склонять голову перед глупыми, неизвестно кем придуманными правилами он не намерен.