Аврора Горелика (сборник) - стр. 49
, брюнеты, стриженные ежиком, в черных майках и черных джинсах. Теперь внимание зрителей переключается на эту пару. Молодые люди занимают столик на авансцене. Сидят, похлопывая ладонями по столу, как будто в предвкушении ужина. Смотрят друг на друга с большим удовольствием, словно давно не виделись.
ПЕРВЫЙ М.Ч.
Ба! Ба! Ба! Ба! Ба! Ба! Ба! Ба!
ВТОРОЙ М.Ч.
Сех! Сех! Сех! Сех! Сех! Сех! Сех! Сех!
ПЕРВЫЙ М.Ч.
Ану! Ану! Ану! Ану! Ану! Ану! Ану! Ану!
ВТОРОЙ М.Ч.
Кет! Кет! Кет! Кет! Кет! Кет! Кет! Кет!
ПЕРВЫЙ М.Ч.
Неф! Неф! Неф! Неф! Неф! Неф! Неф! Неф!
ВТОРОЙ М.Ч.
Ерт! Ерт! Ерт! Ерт! Ерт! Ерт! Ерт! Ерт!
ПЕРВЫЙ М.Ч.
Мон! Мон! Мон! Мон! Мон! Мон! Мои! Мон!
ВТОРОЙ М.Ч.
Мон! Ерт! Неф! Кет! Ану! Сех! Ба! Импресциндивель!
ОБА
(с большим удовлетворением). Чииииииииич!
Ст. Официант кладет телефон в карман и делает знак Горелику – дескать, возвращаюсь к выполнению трудовых обязанностей. С двумя книжками меню подходит к молодым людям.
Ст. ОФИЦИАНТ
Кушать будете, почтенные сеньоры?
ОБА М.Ч.
(хватают меню с изумлением и восхищением, как будто никогда этого не видели или позабыли). Сала! Сала! Сала! Ада! Ада! Ада! Ки э эшто? Э ума салада мешта!
Ст. ОФИЦИАНТ
Вы вообще-то откуда, молодежь?
ОБА М.Ч.
Сар! Сар! Сар! Сар! Дин! Дин! Дин! Дин!
Ст. ОФИЦИАНТ
Из Сардинии? Оно и видно.
Молодые люди пальцами показывают, чего хотят. Ст. Официант принимает заказ и удаляется. Молодые люди с большим интересом оглядывают сцену.
Внимание публики отвлекается в глубину террасы. Там Рози Ягода целуется с профессоршей Летик. Гневный Лоренцо Мгбеки трясет над столом газетой и тычет в нее пальцем. Урия Мак-Честный слезливо умоляет выпить.
К компании присоединяется шикарная, в стиле арт-деко, пара. В мужчине не без труда, но все-таки можно узнать давно уже вроде бы почившего классика циклопического реализма Ильича Гватемалу. В юной особе легко определяется девушка Какаша во цвете лет. Их приветствуют аплодисментами и звуками песни «Дивизия на марше». Происходят все новые перестановки, возня со столиками и стуликами.
Вдоль строительного забора проходят два парня, похожих на московскую братву. Они разглядывают присутствующих то в лорнеты, то в бинокль.
ГОРЕЛИК
(очнувшись, продолжает монолог). Не помню, сколько дверей рухнуло за мной – пять или шесть. На набережной, однако, меня уже ждали три гэбэшных борова. Дед, который меня заложил, кричал теперь из окна: беги, я тебя прикрою! Увы, его именной маузер, подарок Дзержа, заело с первой же попытки. Меня обротали и в тот же день обвинили в попытке продать японцам Курильские острова.
В тюрьме со мной стали происходить какие-то странные изменения. Что-то вроде молниеносного увядания. Дверь в камере была обита оцинкованным железом, и я мог в ней видеть свое тусклое отражение. Я видел, как с каждым днем отвисают мои щеки, как покрывается большими морщинами шея. Иногда, если луч солнца падал на дверь из-за оконной решетки, я даже видел на лбу пигментные возрастные пятна. Кисти рук не нуждались в отражении, и на них лучше всего я видел признаки одряхления. Кожа по всему телу вытягивалась и опадала в форме отвратительных наплывов и мешочков. Заметно уменьшившийся в размерах член висел, как никчемная тряпка, кровь больше не приливала к кавернозным телам даже в полусне, когда я пытался вспомнить женщин, с которыми спал, даже когда вспоминал любимую Какашу, а ведь обычно всякая мысль о ней вздрючивала мое существование. Либидо улетучилось. Мех на лобке поседел, как сказал поэт. По утрам чудовищная тяжесть не давала мне поднять конечности – что уж там говорить о гимнастике. В конце концов в железной двери отразилась сутулая поникшая фигура старого большевика, моего гада-деда товарища по партии.