Аут. Роман воспитания - стр. 7
– А вы Жинито не знаете? Негр, тут живет, – спросил я.
– Жинито? Чумовой Жинито? Кто ж его не знает! – откликнулся Питер. – Барабанщик хороший, его даже в ToutSpace звали. Помнишь, Герхард? Он на прослушивание ездил. Только через день вернулся. Чумовой – две гитары, говорит, им об головы сломал! Ну, этим, из ToutSpace. Чуть что – сразу в драку. Он мне сказал, не знаю, врет или правда, что в Африке воевал. За независимость. Сказал, что уши врагам резал. Им командир велел с трупов уши срезать. Чтобы считать.
– Уши? – Хосе-Мария перестал играть. – Ну хоть не пальцы. Палец хрен отрежешь.
– Ну так вот, слушай, что говорю, – возбудился Питер. – Чумовой Жинито сказал, что он девятнадцать человек убил! Врет, наверное. А в Данию приехал, ему лет девять было.
– Врет, – уверенно сказал Герхард.
– А может, не врет, – вдруг вставил Питер. – Видели, какой у него шрам на груди?
– Это его лев поцарапал, ха-ха-ха! – заключил Хосе-Мария.
Я думал о чае. Очень хотелось чаю.
– У вас нет чая? – спросил.
– Чая нет, – ответил Джошуа.
– Пойду куплю.
– Иди.
– Нет, сначала я спою. Хотите, я спою вам что-нибудь русское? Хотите? Вы Высоцкого слышали?
– Нет, Ви-сот-ка-ла мы не слышали.
– Тогда я спою. И я запел:
И так далее.
Хосе-Мария тихонько мне подыграл, потом Джошуа подпиликал, а обожженный Питер постукивал невпопад.
– Не стучи, Питер, – сказал я уже в самом конце, – песню портишь.
Питер перестал стучать, и я допел:
– Очень грустная песня, – сказал Джошуа.
– Вам правда понравилось?
– Хорошая, только грустная, – повторил Джошуа.
Мне отец запрещал петь, говорил, что у меня нет ни слуха, ни голоса, а этим Высоцкий понравился.
– У меня пять кассет его дома. Я принесу в следующий раз.
– Валяй, – сказал Джошуа, обнимая левой рукой Тану за плечо.
– Не обнимай Тану, Джошуа! – сказал я. – Если ты друг, не обнимай Тану.
Джошуа присвистнул, но руку на всякий случай убрал.
– Слушай, Алекс, лучше тебе сходить за чаем.
– Кстати, и пива купи, – сказал Герхард, отходя в кусты помочиться.
– Я куплю, только прошу, Джошуа, не обнимай Тану.
– Хорошо, хорошо.
Я встал, трусы высохли. Сунул руку в карман куртки – деньги на месте. Пошел по берегу. Надо обогнуть озеро, единственная площадь Христиании была на том берегу. Шел я очень медленно, думал.
Смог бы я жить здесь? Я столько времени не видел толком людей и вот увидел. И они мне понравились. Им нет до меня дела, они меня ни о чем не спрашивают. Так, словно мы давно друг друга знаем, а не познакомились два часа назад. Они похожи на маминого мужа Стуре, тот тоже, когда мы жили все вместе, ни о чем не спрашивал. Зато если я хотел играть в хоккей, он ехал со мной и играл. Учил меня кататься на коньках, держать клюшку. Научил меня нырять, до него я боялся под водой плавать. И никогда не спрашивал, зачем мне это нужно. Просто делал. Это хорошо, но таких людей мало. Я, кроме Стуре, таких людей до сих пор не встречал. И вот сейчас эта компания. Другие же, напротив, – они всегда спрашивали: зачем я слушаю Высоцкого или зачем в десятый раз смотрю «Они сражались за Родину»? Или почему я не чищу зубы два раза в день. Какая им разница? Стуре не спрашивал. Он настоящий викинг. Я прочитал в одной газете, что на самом деле не русские основали Русь, а русичи. Было у викингов такое племя. Нет, сами подумайте, ведь смешно: слово «русские» – прилагательное. Это все равно что называть евреев еврейскими, а французов – французскими. Зато русичи – настоящие люди. А русские – это те, кто у них был в услужении. Бесплатные прилагательные. Как если бы крестьян помещика Петрова спросить: вы чьи? А они ответят – петровские. То же и русские. А настоящие хозяева Руси были русичи. И когда их собственные холопы – русские – прогнали их из власти (еще бы: тех было гораздо больше, чем русичей!), тогда и начались все беды на Руси. Беда в том, что русские очень гордятся тем, что они – русские, тогда как на самом деле они прилагательные. Вот так. Я так давно не был в России, что не знаю, остались ли там настоящие русичи или все вымерли. Поэтому и хочу туда съездить и все самому разузнать.