Астрея. Год первый - стр. 19

– Галина Васильевна, ну что вы право слово. Мы же его лечащие врачи.

Ого. Фигасе! Это с чего вся эта банда алхимиков-пенсионеров мои лечащие врачи? Пора уматывать отсюда в спешке. В последнее время врачи только и хотят, что по-быстрому денег срубить, а потом тебя продать на органы и снова срубить денег, развести ручками и сказать, мол, мы не Боги, так уж вышло. Нет, далеко не все. Но те, кто истинно лекарь от Бога за пациентами не бегают, а на износ пытаются вылечить длиннющую очередь страждущих, что узнали о них из уст их бывших пациентов. А эти дядечки смотрели на меня как на подопытную крысу и явно готовы распотрошить мою тушку.

– Максимка, ты как себя чувствуешь? – Галина Васильевна растолкала белые халаты своей необъятной харизмой.

Ей только скалки в руках не хватает. Вон как старички приуныли.

– Голова болит. – промямлил я и удивился своему голосу.

Голосу ребёнка. Вот блин, качественный глюк.

Позади раздался бурный шёпот. И советы. Сколько мне лет, как меня зовут.

– Ты помнишь, как тебя зовут? – ласково спросила директриса по настойчивым советам из-за спины.

Слово инсульт и амнезия звучали едва ли не через слово.

Ага. Помню. Я Макс Князев,  тридцати четырёх лет отроду, сирота рождённый в далёком 1982-ом году. Разведён. Не судим. Имею двоих сыновей и занозу бывшую  жену, которую  уважаю, но порой готов убить.  Но не убил, потому что она мать моих детей и вообще неплохой человек. Курю, пью, ругаюсь матом. А что вы ещё хотели от строителя? А ещё я не хочу в дурдом с жёлтыми палатами. Но чувствую, если все это озвучу, то там и окажусь.

– Я Максим Горшов! – вместо всего пронёсшегося в голове ответил я.

Так себе фамилия для сироты-подкидыша. Потому спустя много лет я ее изменил.  И порвал со своим прошлым, начав новую взрослую жизнь.

– А сколько тебе годиков? – все тем же ласковым тоном спросила директриса.

Едва не ляпнул тридцать четыре. Точно закроют! А действительно? Сколько мне? На вид не определишь. Тельце как у модели и жертвы анорексии. Может быть и десять, а может быть и пять. Хотя вряд ли десять. Слишком короткий.

Я беспомощно оглянулся на суровые лица профессоров, что нависли надо мной стаей грифов и ловили каждое слово.

Взгляд случайно наткнулся на отрывной календарь у двери.  А молодое зрение оно такое молодое. Но тут я опешил. 15-ое сентября 1986-ого? Хрена себе заявка.

– Четыре! – уверенно заявил я под жёсткими взглядами белых воронов. – Почти пять!

Да чтоб к вашим детям такие деды морозы являлись! Охренели старые хрычи. Совесть имейте! Даже мне боязно стало, а мне далеко не четыре, почти пять.