Assassin's Creed. Отверженный - стр. 35
Но если уж на то пошло, я тоже бдителен. И я тоже прекрасно владею мечом и столь же искусно умею отправлять на тот свет. У меня природная способность убивать. Правда, мне больше нравятся другие занятия: теология, философия, история античного мира, языки. Особенно испанский, в котором я настолько преуспел, что здесь, в Альтее, могу сойти за испанца, правда немногословного. В отличие от изучения испанского, убивать людей мне не доставляет никакого удовольствия. Просто у меня это хорошо получается.
Если бы моей мишенью был Дигвид, возможно, я бы испытал удовлетворение, убив его собственными руками. Но я выслеживал совсем другого человека.
2
Покинув Лондон, мы с Реджинальдом пять лет подряд прочесывали Европу, переезжая из страны в страну. Иногда мы ехали с сочувствующими ордену, иногда – в компании рыцарей-тамплиеров. Эти люди появлялись в нашей жизни, а затем так же внезапно исчезали из нее. Единственным моим постоянным спутником оставался Реджинальд. Мы с ним путешествовали, иногда нападая на след турецких работорговцев, которые якобы удерживали Дженни. Порой от Брэддока приходили сведения, касающиеся Дигвида. Сам он месяцами преследовал беглеца, но неизменно возвращался с пустыми руками.
Реджинальд был моим наставником, и в этом отношении он напоминал мне отца. Как и старший Кенуэй, он скептически относился к книжным знаниям, постоянно утверждая о существовании высших истин, далеко обогнавших те, что содержатся в пыльных старых учебниках. И еще Реджинальд настаивал, чтобы я думал самостоятельно.
Но этим сходство и ограничивалось. Отец требовал от меня иметь свое мнение обо всем, что я читал или слышал. Реджинальд, как я вскоре убедился, опирался на некие незыблемые представления о мире. Беседуя с отцом, я порой чувствовал, что мышление – это важно. Мышление представлялось мне главным инструментом, и выводы, которые я делал, порой были не так важны, как сам процесс их поиска. Перечитывая свои детские дневниковые записи, я понимаю: факты для отца не являлись чем-то незыблемым. Они были подвержены переменам. Переменчивым было даже само понятие истины.
Реджинальд стоял на иных позициях, исключающих переменчивость истин. В первые годы наших странствий, когда я еще пытался с ним спорить, он улыбался и говорил, что слышит голос моего отца. Реджинальд высоко отзывался о нем, называл его выдающимся человеком, обладавшим мудростью и проницательностью во многих сферах жизни. Воздавал он должное и его непревзойденному умению сражаться. Но отношение отца к знаниям Реджинальд считал недостаточно научным.