Артефакты - стр. 34

А может, я просто не была готова к правде?

Как бы я отчаянно ни пыталась отвлекаться, внутри свербило и клокотало. Где-то месяц я прожила в ненависти. Я ненавидела их всех – женщин. В каждой прохожей видела потенциальную пассию Романовича. Стоило мне выцепить щекотливым и чуть нервозным взглядом лучезарную девицу с точеными чертами лица, как я сразу представляла, что она или уже совершила паломничество в покои Романовича, или намеревается это сделать. Я не могла спокойно дышать, хотя отчаянно пыталась. Воздух застревал сначала в горловой чакре от невысказанных обид, потом – в сердечной: от колющей неизвестности, а до живота, как и пища, так и не доходил.

Эта Наташа молниеносно стала стартовой страницей моего браузера, опередив разом и «Гугл», и «Яндекс», и даже сайт информагентства, в котором я работала.

Когда-то я была на месте той Наташи из отдела маркетинга. Нет, я никогда не работала в банке, но была сменщицей – той, с кем изменяют. И до этого момента я никогда не задумывалась о том, сколько боли я причинила Жанне, бывшей девушке Романовича.

Умные женщины говорят, что узнать об измене – это не проблема. Проблема – не когда ты знаешь, что он тебе изменяет, а когда он знает, что ты знаешь, что он тебе изменяет. А до этого момента со всем можно разобраться. Так даже лучше: козыри у тебя в рукаве, реноме не подорвано, и если сумеешь обуздать эмоции, то это тебя даже взбодрит и заставит подсобраться, на случай если ты себя распустила.

Я молчала.

Мы ссорились.

Я продолжала молчать.

Мы ссорились еще искрометнее под аккомпанемент битой посуды.

Любая мелочь выводила меня из состояния равновесия, и спустя несколько недель молчания я подсознательно пыталась спровоцировать ссору, чтобы уйти первой – чтобы уйти, не зная об измене, чтобы уйти, когда можно еще вернуться, повесив отношения на «холд».

Я начала курить дома, чего раньше при Романовиче себе не позволяла. Стоило мне только на него посмотреть – рука сама хватала сигарету. Он вырывал их из моих пальцев и с остервенением тушил.

– Сколько лет я прошу тебя бросить курить? – сокрушался Романович.

– А если я никогда не брошу, ты со мной расстанешься?

– Нет, наверное. Но я просто не понимаю, почему так сложно пожертвовать привычкой ради того, кого любишь…

А он пожертвовал ради меня привычкой водить домой всякую шалупонь? Не брать трубки, когда ему звонят, и перезванивать, лишь когда захочется левой пятке? Не предупреждать, что задерживается, и заставлять не спать до утра наедине с валокордином? Или привычкой изменять?

– Знаешь, если бы сейчас ты спросил меня, что я выбираю, тебя или сигареты, я бы выбрала сигареты.