Артефакты - стр. 19
Несколько лет он провел в Ханты-Мансийске, кормил комаров, делал местное телевидение чуть более юмористичным. Когда понял, что сходит с ума и по выходным играет в шахматы сам с собой, – схватил билет в Москву и с осени должен был выходить на федеральный канал. Еще в планах было наконец согреться: в Москве по сравнению с тайгой стояли шикарные погоды, +12 °C. А в Ханты-Мансийске уже неделю, как по ночам снег шлялся по улицам города.
Аэропорт Внуково встретил его моим сообщением о возможном самоубийстве Линды, и Гога мигом примчался в больницу, прямо с вещами наперевес.
– Как вы могли недосмотреть?
– Это все она! Меня в этой стране не было! И когда я уезжала, все было на своих местах: эта, тогда блондинка, любилась со своим Романовичем, та блондинка, – Настя махнула в сторону палат, – ходила с пузом и вязала носочки чулочной гладью!
Гога быстро сориентировался, что еще пара ремарок – и нас придется разнимать, и взял на себя всю вину во избежание эскалации конфликта:
– Ладно, я за всеми вами недосмотрел!
– Нет, за мной ты прекрасно досмотрел, – снова ринулась в бой Настя. – И после трех недель, проведенных со мной в одной кровати, ты собрал монатки и удрал в свой Ханты-Мансийск.
– Ну, ты тоже времени зря не теряла: не успел я доехать до Ханты-Мансийска, как ты уже умотала к своим тори и виги жрать кровянку на завтрак!
До этого момента мне и в голову не приходило, что моих друзей связывало нечто большее, чем пара развратных рандеву. И, чтобы не допустить кровопролития, не нашла ничего лучше, как дать им обоим по подзатыльнику.
В этот момент мимо нас прокатили тележку с чайниками, гранеными стаканами и кастрюлями с кашей.
– К Линде пойдем? Или дальше будем выяснять, кто кого бросил? – я поднялась с пола и направилась к палате.
Линда лежала под капельницей. Мелкие сосудики на лице полопались, и она казалась сильно румяной. Губы потрескались во время промывания желудка, и на уголки рта ей обильно нанесли вазелин.
– Я давно тут как овощ валяюсь? – бодрым для ее состояния голосом Линда вывела нас из ступора. Что говорить, никто из нас не знал.
– Нет, часов семь. Как себя чувствуешь? Получше? – Я взяла ее горячую потную ладошку. Врачи предупреждали, что температура еще пару дней будет скакать как лошадь на ипподроме.
– Я ничего не помню. Первый раз в жизни я ничего не помню. Меня спрашивают, зачем я приняла какие-то препараты, а я не помню. Не помню! – Горными ручьями слезы струились из ее опухших глаз.
– Совсем ничего не помнишь? Как дома оказалась? Как на лестницу из квартиры выползла? – спрашивала Настя.