Арсенал ножей - стр. 4
Она убила брата. Да, при самозащите, но от этого не становилось легче.
А мне? Я отдала приказ убить человека. Да, спасая его команду от безнадежной войны, но все равно я ощущала себя палачом.
Нам обеим нужно было время примириться с тем, что мы сделали, и еще – сказать «прощай» погибшим товарищам.
Старейшины Дома скрепя сердце предоставили нам оплачиваемый отпуск. По чести сказать, мы его заслужили.
Я лежала в тени развалин, смотрела в небо и думала о Джордже, о войне, о тех, кого мы потеряли. И о том, что внутри себя мы изъязвлены накопленной в жизни болью, как астероид – щербинами и бороздами от хлестких ударов ледяных потоков межзвездной пыли.
Что такое честь?
Командуя в годы войны медицинским фрегатом, я много говорила с ранеными солдатами – мужчинами и женщинами. Иногда со смертельно раненными. Ослепшие, скрипящие зубами от боли, они сжимали мою руку и спрашивали, верю ли я, что они не посрамили своей чести. Для них честь равнялась отваге: почетное ранение означало, что они без страха встретили врага, что были не просто пушечным мясом, а вели себя так, чтобы их родные могли утешиться их подвигом, сознанием, что эти люди оказались достойны ценностей, за которые воевали.
А для меня честь всегда означала другое. Более высокое и более личное. Моя прапрабабка вписала это определение в основополагающие документы Дома Возврата: «Отвага состоит в том, чтобы заставить себя простить, даже когда каждый нерв вашего тела вопиет о мести».
Для меня честь – в такой отваге, в волевом решении поступать правильно, пусть и вопреки собственным интересам. А по таким понятиям командование Конгломерата в битве Пелапатарна обесчестило себя. Встав перед выбором: поражение или уничтожение древнего уникального мира с миллионами разумных деревьев, – они предпочли второе. Выбрали зло, потому что оно отвечало их насущной нужде. Те деревья вырастали и умирали в течение немыслимых тысячелетий, и продолжительность жизни каждого была длиннее срока многих земных цивилизаций. Их убийство стало святотатством. Геноцидом ошеломляющей близорукости. На мой взгляд, позор разделяли все: от отдавших приказ генералов до командующего флотом Конгломерата, который, в свою очередь, передал распоряжение капитанам, превратившимся в палачей. Я винила всю иерархическую цепочку: от капитана Аннелиды Дил до отдельных неназваных кораблей в ее ударной группировке. Будь у них крупица чести, они бы свою жизнь положили, чтобы не принять участия в непростительном варварстве.
Когда совершилось это преступление, я находилась в системе, но мой фрегат получил приказ оставаться на позиции вместе с другими судами поддержки – на орбите вокруг большей из двух пелапатарнских лун. Нам оставалось только ужасаться, глядя на возникшие виды горящей планеты и тотальную, неимоверного масштаба смерть.