Армагеддон в ретроспективе (сборник) - стр. 21

Когда он вернулся, я спросил:

– Ну, сколько Гитлер просит за «Орлиное гнездо»?

Луис нес завернутый в полотенце сверток. Внутри оказалось две пары ножниц, машинка для стрижки волос и бритва.

– Я теперь лагерный парикмахер, – объявил он. – По распоряжению коменданта лагеря. Приведу вас, господа, в надлежащий вид.

– А если я не хочу, чтобы ты меня стриг? – спросил я.

– Тогда твой паек делится наполовину. По распоряжению коменданта.

– Может, расскажешь нам, как получил такое назначение? – спросил я.

– Пожалуйста, – согласился Луис. – Я сказал ему, что мне стыдно быть в одной компании с шайкой нерях, похожих на гангстеров, и ему тоже должно быть стыдно содержать в тюрьме таких жутких подопечных. Так что нам с комендантом следует в этом деле навести порядок. – Луис поставил стул посреди казармы и жестом пригласил меня садиться. – Начнем с тебя, парнишка, – сказал он. – Твои патлы привлекли внимание коменданта, он велел мне тебя обкорнать.

Я сел на стул, и Луис обмотал мне шею полотенцем. Зеркала передо мной не было, и следить за его манипуляциями я не мог, но, судя по всему, стричь он умел. Я даже заметил: вот, мол, не подозревал, что у тебя такие таланты.

– Ладно тебе, – отмахнулся он. – Иногда я сам себя удивляю. – Завершающие штрихи Луис нанес машинкой. – С тебя две сигареты – или эквивалент, – сказал он. Я заплатил ему таблетками сахарина. Сигарет ни у кого, кроме Луиса, не было.

– Хочешь посмотреть на себя? – Он протянул мне осколок зеркала. – Неплохо, да? Вся прелесть в том, что это худшее, на что я в парикмахерском деле способен, ведь чем дальше, тем лучше я буду стричь.

– Мать честная! – взвизгнул я. Моя голова походила на череп эрдельтерьера, страдающего чесоткой: голый скальп вперемежку с клочьями волос, из десятка крохотных порезов сочилась кровь.

– И тебе за такую работу позволяют весь день сидеть в лагере? – заорал я.

– Успокойся, парнишка, остынь, – сказал Луис. – По-моему, выглядишь ты лучше некуда.

В общем-то ничего нового в таком повороте событий не было. Он поступил так, как счел для себя естественным. Мы продолжали целый день тянуть лямку, а к вечеру с высунутыми языками возвращались домой, где Луис Джилиано был готов привести нас в порядок.

В шестнадцать лет мне давали двадцать пять, а какая-то вполне зрелая городская дама была готова поклясться, что мне – тридцать. Да, я вымахал здоровяком, даже бакенбарды выросли, эдакой стальной проволокой. Естественно, мне хотелось повидать мир за пределами нашего Луверна, штат Индиана, и ограничиваться Индианаполисом я тоже не собирался.