Армагеддон в ретроспективе (сборник) - стр. 18
Я плюхнулся на свою койку. Луис уселся рядом на соломенный матрац. Моя рука свисала вдоль койки, и взгляд Луиса остановился на моих наручных часах – подарке мамы.
– Отличные часы, парнишка, просто класс, – похвалил он. Потом добавил: – Наверное, после праведных трудов жрать хочется?
Естественно, я изнывал от голода. Суррогатный кофе, миска жиденького супа, три куска черствого хлеба – разве такой стол способен зажечь огонь в сердце разгребателя завалов, отпахавшего девять часов подряд? Луис относился ко мне с сочувствием. Я вообще ему нравился, и он был готов помочь.
– Ты хороший малый, парнишка, – сказал он. – Я тебя выручу. Заключим небольшую сделку. Какой смысл ходить голодным? А за эти твои часики дадут как минимум две буханки хлеба. Выгодная сделка, разве нет?
В ту минуту две буханки хлеба были чем-то ослепительно недосягаемым. Столько еды для одного человека – это даже не укладывалось в голове. Но я попробовал поднять ставку.
– Слушай, приятель, – оборвал он меня. – Эта цена – только для тебя, выше уже некуда. Я тебе еще одолжение делаю, понимаешь? Только про сделку – молчок, иначе тут каждый захочет получить за свои часы две буханки хлеба. Обещаешь?
Я поклялся всем, что есть в этой жизни святого, – о великодушии моего лучшего друга Луиса не узнает ни одна живая душа. Через час он вернулся. Украдкой оглядев казарму, достал из свернутой плащ-палатки длинную буханку хлеба и запихнул ее под мой матрац. Я ждал, что сейчас он осуществит второй подход. Но мои ожидания не сбылись.
– Не знаю, как тебе объяснить, парнишка. Охранник, с которым я веду дела, сказал: после контрнаступления немцев появилось много новых военнопленных – и часовой рынок рухнул. Слишком много желающих толкнуть свои часики, понимаешь? Ты уж извини, но старина Луис и так сделал для тебя все возможное – твои часы сейчас больше не стоят. – Он потянулся к буханке, лежавшей под матрацем. – Если считаешь, что тебя надули, только скажи – я буханку заберу и принесу назад твои часики.
В желудке у меня все застонало.
– Черт с ним, Луис, – быстро сдался я. – Пусть будет, как есть.
Наутро я проснулся и по привычке глянул на кисть – узнать время. И тут понял, что моих часиков больше нет. Солдат в койке надо мной тоже зашевелился. Я спросил у него: который час? Он свесил голову с кровати, и я увидел, что его челюсти активно перемалывают хлеб. Отвечая мне, солдат осыпал меня дождем из крошек. Часов у него больше не было. Солдат все жевал и глотал, наконец огромный кусок хлеба исчез в его чреве, и он смог внятно объясниться.