Армада - стр. 6
Авианосцы «Чудо» и «Юдо» не уступали главному любимцу Адмиралтейства. Ко всему прочему, помимо пяти тысяч истребителей, располагавшихся на взлетных палубах и в ангарах, на их борт за час до отплытия сели давно ожидаемые «стратеги», способные за несколько часов облететь земной шар. Серые, плоские, словно блины, висели они над городом, прежде чем совершить посадку. От рева их турбин вылетали все стекла в округе, дрожали дома, лаяли и выли собаки и метались кошки – это было зрелище, достойное Апокалипсиса.
Эсминцы типа «Отвратительный» лишь по капризу разработчиков считались эсминцами. Их создатели так же безнадежно болели гигантоманией. Восемнадцатидюймовые стволы превращали в крошево любую броню. Разумеется, на каждом стояло по новейшей атомной установке, способной разгонять корабли до восьмидесяти узлов. Эсминцы преспокойно выдерживали семибалльный шторм – при этом не требовалось даже включать стабилизаторы килевой и бортовой качки.
Что касается корабельной иерархии, в нижних палубах линкора, авианосцев и эсминцев обитали трюмные – существа, подобные мерлокам Герберта Уэллса. То были настоящие парии, каста неприкасаемых, узники, на веки вечные отправленные на самое дно. Обычно после военного суда (если обвиняемого не расстреливали на юте) открывались вентиляционные люки и очередного приговоренного сбрасывали в геенну корабельную. Обитатели верхних палуб, исключая механиков, не видели эту чернь годами. Механики же утверждали, что от постоянной копоти и сырости трюмные обрастают неприятной редкой шерстью и их глаза, привыкшие к постоянной тьме, обретают особую фосфоресцичность. По праздникам подвыпившие мичмана бросали в люки и шахты бутылки с виски. Время от времени они слышали внизу приглушенный расстоянием одобрительный вой, означавший, что очередная бутылка не разбилась и попала в руки отверженных. От подобного воя у особо впечатлительных офицеров начинали бегать по коже мурашки.
В кают-компаниях рассказывали всякие ужасы о том, что творится среди человекоподобных. Говорили – трюмные сбиваются в дикие стада, выбирая себе вожаков. Среди них распространены мужеложство и каннибализм. Отверженным в своей среде они наголо обривают головы остро отточенными ножами и осколками зеркал. Перекликаются они между собой короткими нечленораздельными криками, лупят себя в грудь, подобно гориллам, и повинуются только плетям. Время от времени у них происходят войны за лидерство – побежденных сжирают живьем вместе с костями и кожей.
Матросы верхних палуб составляли самое многочисленное племя с подразделениями внутри него – от щеголяющих своим барским положением боцманматов, вестовых и официантов до презираемых всеми салаг. Среди последних наиболее часто случались помешательства и самоубийства. Подобно трюмным, первогодков не считали за людей. Им не полагалось иметь собственные рундуки, и спали они где придется. Но даже ночью безжалостные старшины и боцмана вытаскивали этих несчастных из баталерок, выковыривали из дальномерных постов, отдирали от сидений зенитных комплексов и постоянно строили, гоняли и занимали бесполезной работой. Разумеется, молодых посылали в самые опасные места. Все это мучительство продолжалось не менее года, после чего оставшиеся в живых могли свободно вздохнуть и перебраться в кубрики, где к их услугам уже были койки, где ежедневно кормили борщом и макаронами по-флотски, наливали компот и даже выдавали по кубику масла.