Аркадия - стр. 8
Там был цвет – живой, дышащий, вибрирующий.
Нет, не просто холсты с цветовыми пятнами разных форм и размеров, а сотканные из тончайшей ткани фигуры, которые парили, кружили, касались друг друга, вырывались вперёд, лёгким отблеском светили где-то в глубине. Они не были красивыми или приятными глазу, но одновременно умиротворяли и тревожили, волновали и ошеломляли, хлёстко били по щекам и загоняли иглы под ногти, а потом на секунду обнимали ласково, чтобы тут же снова оттолкнуть, бросить на растерзание внутренним демонам. Они говорили со мной на том языке, который я понимала. Они рассказывали мне историю одного человека и всего человечества – от утробы до усыпальницы через любовь, боль, счастье и скорбь.
– Подойди ближе, утёнок, – шепнула тётя Агата. – Он хотел, чтобы на них смотрели с того расстояния, на котором он их создавал.
И я шагнула. И расплакалась. И пропала навсегда.
Потому что нашла свою стихию.
Нашла свой язык. И яро захотела говорить на нём, кричать.
А потом что-то запищало, вокруг засуетились, но я успела, я поймала. Я испытала экстаз.
По пути домой я спросила у тёти Агаты, как она поняла, что меня нужно знакомить с искусством, а не вести, например, на каток. Но она, как настоящая фея, не желающая раскрывать природу своего волшебства, лишь ответила, что для катка у меня слишком длинные ноги, жалко было бы их ломать.
На следующее утро мне доставили огромную коробку. Под настороженным взглядом мамы я извлекла из неё стопку всевозможной бумаги для рисования, многочисленные баночки и тюбики с краской и альбом с репродукциями Марка Ротко. И моя жизнь круто изменилась.
А потом снова изменилась, и опять, и ещё, и теперь я сидела на кухне в доме на краю земли, задумчиво повторяя на тарелке узоры с тётиной юбки при помощи вилки и соуса от гуляша.
– Ты зачем приехала, Мира? – спросила тётя Агата.
Умела она так: то ласково пёрышком за ушком, то прямо в лоб, не отвертишься. Я подняла глаза, помолчала немного, а потом тихо проговорила:
– Убийца всегда возвращается на место преступления.
– Это был несчастный случай, – мягко сказала тётя. – Ты не виновата.
О-о-о, тут я могла бы предаться долгому монологу, по очереди вынося не терпящие возражений обвинительные приговоры то бесстрашной девчонке, возомнившей себя ночной гонщицей, то уступчивому мальчишке, поддавшемуся на её уговоры, то эксцентричной тётушке, разрешившей рассекать на машине без прав, то чёртову лосю, вздумавшему выйти на дорогу в кромешной мгле. У меня было время обдумать всё это тысячу раз, осудить всех и всех же помиловать… кроме себя.