Аркадия - стр. 3
И я остро ощутила, буквально кожей почувствовала это счастье.
Огромное, тёплое, пульсирующее.
Такое, о котором я даже не мечтала, но которое сейчас было вот здесь, со мной, в старой «копейке», заполненной ветром, песком и благодатью. Такое же реальное, как и ладонь Ильи, мягко скользнувшая по моей шее.
Я повернулась к нему, словно спрашивая, чувствует ли он то же самое, и он улыбнулся в ответ, но тут же дёрнул бровями:
– Смотри на дорогу.
Чувствует.
В свете фар лес по обе стороны шоссе превратился в сказочную аллею – бери да рисуй, и я невольно залюбовалась тенями и тайнами.
– Занимательный факт из жизни русского живописца Ивана Шишкина хочешь? – предложила я.
– Давай.
– Помнишь самую популярную его картину?
– Да… «Шишкин лес»? «Мишки в лесу»? «Три медведя»? Ну, конфеты такие есть!
– «Утро в сосновом лесу», почти угадал, – рассмеялась я. – Но про конфеты в точку, именно благодаря им Шишкин известен в широких кругах, на фантике фрагмент этого полотна, и медведей там, кстати, четыре. Но ирония в том, что их, медведей этих, нарисовал вовсе не Шишкин, а его милый дружочек Константин Савицкий.
– Какое вероломство!
– О, там ещё бразильский сериал со стиранием подписи скипидаром и делёжкой гон…
Я не договорила, потому что фары странно моргнули, а машина неприятно дёрнулась, но тут же снова покатила по асфальту как ни в чём не бывало.
– Это что? – настороженно повернулась я к Илье.
– Клемма отходит, может… – убрав руку с моей шеи и нахмурившись, проговорил он.
Я открыла рот, чтобы спросить, нужно ли что-то сейчас с этим делать, но не успела произнести и слова: «копейка» словно подпрыгнула на невидимой кочке и тут же заглохла, погружая нас в слепую ночь.
– Тормози! – крикнул Илья, и я вдавила ногу в педаль, под жуткий скрежет шин по асфальту вглядываясь в глотающую нас черноту.
Сердце пропустило удар, дыхание сбилось, но ещё одна невидимая кочка – и свет вернулся.
Слепящей вспышкой выхватив шагнувшего на дорогу зверя.
И я вывернула руль.
Удар, хруст, звон – и темнота, в которой гаснут звёзды. Дождём полетели осколки, с истошным лязгом согнулся, лопнул металл, и стало тесно, страшно, больно, солёный привкус крови на губах, и запах, чужой, дикий запах совсем рядом, справа.
Вместо.
И звук сминающегося тела.
Смертоносный, непоправимый.
Секунды, за которые мой мир, такой полный и прекрасный, схлопнулся в точку и исчез навсегда.
Машина скатилась с дороги, упёрлась в куст и слабо дёрнулась, остановившись, и в полнейшей тишине я с пронзительным скрипом отпустила педаль тормоза.
Песок. Везде был песок.