Аркадия - стр. 17

– Допустим.

– Научишь, а? Тётя Агата уже задолбалась возить меня в магазин за холстами и красками, а так я могла бы ездить сама, когда мне нужно. Я выпрошу у неё «копейку», и каждый раз, когда мне не будет хотеться сдохнуть от страха за рулём, я буду рассказывать тебе по одному занимательному факту из жизни великих художников. Ты ведь согласен?

Илья снова окинул меня внимательным взглядом, и я растянула губы в своей самой обворожительной улыбке. Папа после неё обычно давал мне денег.

– Очень выгодное предложение, я считаю, – кивнул Илья, и в его глазах опять загорелись янтарные огни. – Договорились.

Через два месяца я впервые в жизни встретила лося, ещё через месяц наконец-то полностью оттёрла руки от краски, а спустя шесть лет, стоя на выжженном искусственным оранжевым светом крыльце, Илья сказал:

– Можешь потыкать в меня палкой.

И в его голосе не было ни толики прежнего озорства, лишь пробирающий до костей холод.

Палка. Я только сейчас заметила, что всё ещё сжимала в руке деревяшку, которой намеревалась защищаться от клыкастого пса. Вяло махнула ей в воздухе и аккуратно пристроила в траве рядом с крыльцом, вытерев вспотевшую ладонь о толстовку. И снова взглянула на Илью, пытаясь рассмотреть в его силуэте хоть что-то.

Дальше был «Привет», ты же помнишь?

Теперь ты должен сказать мне «Привет».

Ну же, говори.

– Покажи руку, – вместо этого почему-то потребовал Илья.

Я растерялась, замешкалась, но руку всё-таки протянула. Он обхватил запястье пальцами и развернул ладонь к свету, обнажившему следы крови.

– Ой, – пискнула я.

Понятия не имела, когда и как я поранилась, потому что боли не чувствовала совершенно, а Илья тяжело вздохнул, отпустил мою руку и чуть отошёл в сторону.

– Заходи.

Я торопливо перешагнула через сломанную ступеньку, быстро пересекла крыльцо, вошла в дом и тут же обернулась, впиваясь глазами в Илью, которого наконец-то могла нормально рассмотреть.

Он выглядел таким же уставшим, как и дом. Осунувшимся, измождённым. От некогда соломенных волос, в которых любил вязать узелки ветер, остались лишь короткие светло-русые пряди, карие глаза потускнели и будто растеряли всё своё озорство, а на впалые щёки настойчиво лезла ершистая щетина. Рыбацкий свитер с высоким горлом обтягивал широкие плечи, а дальше висел бесформенным мешком, словно под ним было не крепкое и молодое тело, а совсем другое – то, которое безжалостно переломили в нескольких местах, а потом кое-как собрали. Впрочем, так оно и было. И я это знала. Я это сделала.

Но даже несмотря на то, что от хорошо знакомого, изученного до последней родинки мальчишки практически ничего не осталось, Илья по-прежнему был красивым. Потому что красота для меня никогда не заключалась в правильных пропорциях или симметрии черт, она таилась в эмоциях, в тех чувствах, что обуревали, когда человек был рядом. В том, хотелось ли мне лечь на песок плечом к плечу с незнакомцем и понять, каким воздухом он дышит. В том, как много времени мне потребовалось, чтобы согласиться показать ему самое личное – свои картины. В том, мечтала ли я сейчас прижаться щекой к грубой шерсти свитера, обвить руками шею, запустить пальцы в волосы и сказать…