Аргентинец - стр. 34
Клим ткнулся головой в сложенные на коленях руки: то ли заснул, то ли задавил реальность воспоминаниями о вчерашней ночи.
Жарко натопленная комната; отсвет зелёной лампы на боках фарфоровых коней на комоде.
Отчаяние – как перед самоубийством – сливалось с тёплой, пульсирующей радостью обнимать Нину. Чувствовать, как она касается его небритой щеки, слушать её голос:
– Я тебя нарисую: вот так, пальцами… Сначала скулу, потом бровь… Теперь ухо с приросшей мочкой жестокого убийцы.
– Почему убийцы?
– Не знаю… Так говорят: у кого приросшие мочки, тот способен на ужасные поступки.
Она тоже думала о завтрашнем дне, понимала, что так надо, но неосознанно обвиняла Клима в решимости поехать в Петроград и довести задуманное до конца. В решимости покинуть её, пусть даже на время.
Клим проклинал свою беспечность: он должен был ещё осенью выкрасть Нину, увезти, спасти от всего этого…
Он пытался отвлечь её:
– Нарисуй-ка мне большие мышцы, а то на советском пайке я скоро совсем отощаю.
– Не буду. Мужчина должен быть атлетически мускулист, но поджар. Порода подразумевает изящество.
Дикость какая – вышвырнуть себя из этого поблёскивающего рая в гудящую от храпа вонючую теплушку! Нужно было остаться, пропасть, погибнуть, но всё-таки вместе.
Колеса всё стучали и стучали: так-на-до, так-на-до, так-на-до…
Глава 6. Революционный Петроград
1
Клим и Антон Эмильевич прибыли в Петроград через неделю. Поезд то и дело останавливался, никто не понимал, в чём дело, и только потом выяснилось, что из города эшелонами уезжают беженцы. Выполняя обещание, данное дезертирам, большевики распустили армию и предложили Германии мир без аннексий и контрибуций, но в Берлине их подняли на смех, и теперь немцы беспрепятственно двигались на Петроград.
На Николаевском вокзале толпа осаждала кассы, громыхали сапогами красногвардейцы, а где-то вдалеке уже гремели выстрелы.
– Немцы идут… немцы… – слышалось со всех сторон.
На Лиговской улице насколько хватало глаз стояли гружёные возы: из-под брезента торчали канцелярские столы и древки свёрнутых знамён. Ломовики орали друг на друга, щёлкали кнуты, ржали лошади. На возах сидели укутанные в платки женщины и дети.
Антон Эмильевич перевёл изумлённый взгляд на Клима.
– Это что за исход народов?
– Правительство в Москву перебирается, – хмыкнул стоявший неподалёку господин в котелке. – Вместе с семьями, челядью и наложницами.
На взволнованную любопытную толпу надвинулись кавалеристы.
– Рас-сой-тис! Прочь! Прочь! – кричали они с явным иностранным акцентом.
– Латыши… – передёрнул плечами господин в котелке.