Аргентинец - стр. 18
Стали прощаться.
– Вы приходите к нам ещё, – пригласил Антон Эмильевич. – У Любочки скоро день рождения.
Осип повернулся к ней и посмотрел так пронзительно, с открытым самцовым интересом, что у неё ослабели колени.
– Что вам подарить? – спросил он.
– А что может подарить большевик?
– Всё. Весь мир.
– Ну тогда подарите.
– Будет сделано.
3
Матвей Львович Фомин, председатель Продовольственного комитета, сидел за столиком в «Восточном базаре» и смотрел на танцующие пары – весь сопревший, с горлом, стиснутым воротничком, с плечами, отдавленными заботами.
Он нарочно позвал Нину не к себе, а в ресторан – чтобы вокруг были люди и чтобы они не дали ему совершить то, чего так хотелось.
Нина влетела в полупустой зал, вся раскрасневшаяся от волнения. Бросила мокрый зонтик на стул и, сев напротив Матвея Львовича, принялась расспрашивать о подробностях: с кем он встречался в Петрограде и что ей теперь надлежит делать.
Эта девочка была на редкость смекалистой, бойкой и самонадеянной и совершенно не походила на краснощёких дочек Фомина – хотя была их ровесницей. Впрочем, какими они стали, он не знал: с начала войны его семейство обитало в нейтральной Швейцарии, от греха подальше.
Матвей Львович старался быть спокойным и трезвомыслящим. Он пересказывал свои новости; Нина ахала, морщила нос и по-девчоночьи прикусывала нижнюю губу, не позволяя себе улыбаться и хохотать от восторга.
Угораздило же познакомиться с ней и так расшибить сердце! Впрочем, винить было некого: Матвей Львович сам вторгся в её жизнь – немолодой, здоровый, с брюхом, выпиравшим из-под ремня… Но что он мог поделать, если видел, как она погибала – задавленная своим горем и затравленная свекровью? У неё ведь никого не осталось, кроме младшего брата.
Матвей Львович не питал иллюзий: Нина считала его всего лишь благодетелем. Внимательно слушала, когда он давал ей советы, была благодарна за каждую мелочь и каждый раз старалась расплатиться за доброту. В рабочем кабинете Фомина уже накопился целый склад её подарков: крошечные банки с вареньем, тёплые варежки на зиму…
Нина могла бы не благодарить его – разве бы он посмел настаивать? А тут пастушье бесхитростное благородство: «Ты – мне, я – тебе. Не хочешь варенья – ну что ж… у меня больше ничего нет, кроме меня самой».
Матвей Львович знал, что у них нет будущего и конец этой истории может быть только трагичным.
Нина достала из сумки тетрадь и принялась что-то высчитывать в столбик.
– Вы думаете, курс рубля продержится до зимы? – спросила она, поднимая взгляд. И тут до неё дошло, что Матвей Львович сидит перед ней, весь белый от еле сдерживаемой ярости.