Аргентинец - стр. 14
Он подмечал светло-коричневую родинку на её проборе, узор вен на кисти и топографию её платья – все складки, низменности и холмы.
Нина расспрашивала Клима о его приключениях, но совсем не так, как Любочка и её подруги. Тем дамам хотелось услышать что-нибудь героическое, а Нина задавала иные вопросы: «На что вы жили? Как находили работу? Как учили язык? Что было самым трудным?»
Поначалу Клим отшучивался:
– Самое трудное – это бегать по крышам Тегерана за вором, который украл у тебя единственную рубашку. Если ты его не поймаешь, тебе придётся идти на службу завёрнутым в молельный коврик. Потому что ничего другого у тебя нет.
– Я серьёзно спрашиваю! – говорила Нина.
Однажды Клим всё-таки признался ей, что для него было самым трудным.
– Когда ты живёшь в своей стране – тебя ценят друзья и родственники, весь твой клан. А в чужой стране ты сразу понимаешь, что в тебе никто не нуждается. Если ты иммигрант, надо быть в сто раз расторопнее, чтобы тебя хотя бы заметили.
– Кажется, я с самого рождения была иммигранткой, – улыбнулась Нина. – Хотя за границей была всего один раз: меня Володя возил в Париж на медовый месяц.
«Мне нет дела до твоего покойного графа, о котором ты всё время вспоминаешь, – думал Клим. – И даже председатель Продовольственного комитета меня не смущает. Просто будь рядом».
Острое, невыносимое чувство скоротечности… Ему позволено быть с Ниной завтра, послезавтра, может, ещё немного, а потом всё кончится так, как и должно кончиться.
7
Клим проснулся рано, но в доме уже никого не было. Он прошёлся по пыльным комнатам, вышел в прихожую и столкнулся с Жорой, одетым по-городскому.
– Ты что, уезжаешь?
– Матвей Львович прислал телеграмму: ему удалось добыть для нас подряд!
Нина вошла в дом; на лице её светилась счастливая улыбка.
– Ну слава Богу! Теперь у нас будут деньги, и я расплачусь с вами.
Она хотела пройти мимо, но Клим – непростительно грубо! – схватил её за руку.
– Нам надо поговорить!
Нина удивлённо взглянула на него, но всё же пошла за ним в бильярдную и встала у стола, накрытого пожелтевшими газетами.
Клим с болезненным содроганием смотрел на её траурное люстриновое платье и гладко причёсанные волосы.
– Нина, поедемте со мной в Буэнос-Айрес! – вырвалось у него. – В России – война, дезертиры, дурные воспоминания… Тут вас ничто не держит!
Она непонимающе посмотрела на него.
– Куда я поеду? У меня тут семья, завод…
– Послушайте меня… Пусть Софья Карловна живёт в вашем доме; Жоре дадим денег – пусть окончит гимназию и поступает в университет. Вы не должны продавать себя Фомину!