Аппетит - стр. 36
– А почему?
– Чуть хрустящие, чуть маловатые. Кроме того, не настолько свежие, как выглядят, – они пришли с другой стороны горы Амиата, ехали по дороге Салария несколько дней…
– Но вкус!
– Синий.
Тессина кивнула – очень серьезно. Это была правда в своем роде: вишни красными у меня во рту не бывали никогда, а только цвета яркой, трепещущей лазури.
– Это хорошие вишни: синие, как одежды Мадонны в Сан-Марко. Вокруг косточки белое, а косточка… – я выплюнул ее, – горькая! Как молоко одуванчика.
– Ты такой странный, Нино! – восхищенно заявила Тессина. – А как насчет граната? Я была права?
– Но гранаты же не синие, правда? Нет, ты все-таки почти права. Однако это сложная кислинка… – Я облизнул губы, пытаясь разгадать ее.
– Боже мой! Сложная! Только ты можешь такое придумать. Хочешь еще одну?
Она взяла вишню и засунула между моими губами, потом помедлила мгновение и нежно погладила меня по щеке:
– Как ты стал таким, Нино?
Тессина спрашивала меня об этом много раз, и я всегда пожимал плечами и говорил: «Не знаю» или «Каким таким?». Она обычно дразнилась или сердилась, но сегодня, кажется, не намечалось ни того ни другого. Все равно я и сам этого до конца не понимал.
– А ты и правда хочешь знать?
– Конечно. Неужели расскажешь? – Улыбочка говорила, что она в это не верит.
– Да.
– Правда? Почему – потому что я сказала, будто ты только о еде думаешь?
– Возможно. Но это правда. Я… я не совсем нормальный.
– О Нино! – Тессина взяла меня за руку и притянула к себе. – Ты все еще тоскуешь по матери. Я не имела в виду ничего такого. И вовсе ты не становишься жирным.
– Нет! Нет! Дело не в том! Но я проводил много времени с моим дядей и постоянно думал о маме. Там осталось так много, и оно уже уходит. Я просто вспомнил кое-что из давних времен, вот и все.
– Так расскажи мне, и мы будем помнить оба.
Я закрыл глаза.
Доска с круглым верхом стояла на мольберте в озере света, и свет сиял на лицах Марии и ее ангела. Я прошел к мольберту – это я помню, но, возможно, только потому, что мама никогда не давала мне забыть, – и уставился на Мадонну. Потом я развернулся и заметил дядю Филиппо, стоящего в пыльных тенях.
«Дядя! А где платье Марии? – спросил я. – Ангел говорит ей одеться?»
– Ты же не сказал этого, правда? – Тессина покраснела и перекрестилась, хотя выражение лица у нее было отнюдь не благочестивое.
– Сказал.
Наверное, тогда в студии повисло глубокое, ошарашенное молчание взрослых. А потом Филиппо рассмеялся – смехом теплым и ярким, как вино с пряностями.
«Да, малыш. Ты совершенно прав. Хочешь помочь мне ее одеть?»