Апокалипсис Welcome - стр. 1

Темные воды глубокой реки хранили мрачное и в то же время величественное спокойствие… они еле двигались – словно боялись запачкаться, брезгливо соприкасаясь с грязным песком дикого пляжа. Плотная жидкость напоминала подсолнечное масло: она текла жирно, лениво и отчасти даже сонно – продолжая дремать на ходу. Мутные волны облизывали скорлупу засохших кокосов, в изобилии валявшуюся на берегу. Над водой, как робкие пловцы, выгнулись кривые стволы облезших пальм. Белеющие во тьме тушки мертвых рыб, перевернувшиеся кверху брюхом в окружении каши из черных водорослей, смешивались с отвратительной бурой пеной, собравшейся на поверхности воды. Душное пространство онемело: не было слышно даже противного писка малярийных москитов, еще недавно целыми стаями быстро носившихся над маслянистыми волнами. Река умерла, как и все живое, что находилось внутри нее. Колыхаясь, мертвые воды продолжали шевелиться, и философ узрел бы в этом нечто мистическое: так обвешанных фотокамерами туристов, плывущих на лодке через священный Ганг, шокирует последний танец трупа на погребальном костре у храма Кришны.

Опрокинутая серебряная чаша – с краями, облепленными мокрым песком, зарывшись в тину на самом краю пляжа, не выделялась из общего мертвого спокойствия. Почерневший металл тускло отсвечивал во мраке. Внутренние стенки сосуда отражали высушенную пустоту: на дне не осталось ни единой капли жидкости – чаша уже сутки покоилась на берегу, п о д в я л и в а я с ь под палящими лучами беспощадного солнца. Любой прохожий, даже не будучи профессором археологии, запросто признал бы в чаше ровесницу древних цивилизаций Востока. Похоже, ее отчеканили во времена фараонов, а то и более ранних мировых владык: чьи призрачные царства забылись, превратившись в пыль на подошвах солдатских сандалий. Сцены, выбитые на стенках чаши опытной рукой чеканщика, изображали толпу людей, склонившихся перед Солнцем. Это светило спокон веку обладало статусом божества, и ему не требовалось прилагать для своей популярности особых усилий. Земным народам издавна свойственно обожествлять то непонятное, до чего они не могут дотронуться пальцем. Фаэтон греческого бога Гелиоса, несущий огненные колеса по раскаленным облакам, возможно, не раз сталкивался с желтой повозкой норвежки Сунны, объезжая золотую колесницу египетянина Ра, навстречу обозу капризного славянского божества Ярилы. А за дорожными инцидентами злорадно наблюдал индуистский бог Сурия, придерживая поводья семи своих лошадей, сверкающих солнечным светом.

Три вертикальные линии, второпях нацарапанные на дне сосуда, представлялись как удар когтей дикого зверя. Однако на самом деле они всего лишь означали III – стандартную римскую тройку. Потемневший вокруг чаши песок трепещущим ковром устилали тельца бабочек, судорожно распростерших теряющие краски крылья в последнем желании – улететь из жуткого царства смерти. Черная вода мягким ударом коснулась чаши, и та покорно устремилась в сторону, перекатившись на другой бок.

Джунгли пронизывали ночь будоражащим запахом ледяного молчания: и это было даже страшнее мертвой реки с качающейся на волнах дохлой рыбой и черным песком, усыпанным раздувшимися лягушками. Дождевой лес – организм, живущий в ритме ночного клуба: он способен задавать потрясающие концерты до самого утра. Среди стволов огромных деревьев, закутанных в лианы, непременно услышишь и хохот, и визг, и леденящий душу вой – какофония звуков не прекращается ни на секунду, вытягивая из мозга по капле остатки разума. Даже спецназовцы отказываются от ночевок в джунглях: люди с опытом и крепкими нервами рискуют сойти с ума в «зеленом отеле». Пугающую тишину тропического леса, слившегося в любовных объятиях с извилистой рекой, можно было без преувеличения назвать МЕРТВОЙ. Да в принципе – так ведь оно и было.