Размер шрифта
-
+
– Аой! - стр. 12
с уступчивостью;
с желанием
не упустить своего, заветного,
до конца ни ею самой, ни
кем-то
не раскрытого
и́
не раскрываемого;
не выказывающей усталости
ни в снегах, ни в отданиях
любовных,
огневых,
пламенных.
Она проста —
как уценка в маркете;
даже ежу иногда понятная;
доверчивая;
славная;
всегда
и на всё,
что просят её
отдать,
согласная;
послушная;
стыдливая;
в меру болтливая
как и —
несносная;
неприхотливая;
увлекающаяся;
не капризная;
незлобивая;
благодарная;
отзывающаяся;
внезапная;
выдающаяся,
зовущая;
сказочная,
как ночь рождения.
И кому же как не ей-то
быть и навсегда остаться
желанною и любимою?
Она-то и есть – богиня!
О! —
настоящая!
– Аой!
Отторжение
Умолкни муза! Звонкой лиры струны
Бесчувственность всеобщая сгубила.
Мой голос, бывший ласковым и юным,
Теперь охрип, и в сердце боль вступила.
Кого мне петь среди долин подлунной,
Средь душ глухих и грубых,
мне постылых?
Отечество скорбит под властью скверны,
Стяжательством отравлено безмерным.
Луиш Важ де Камоэнс, «Лузиады»,
песнь десятая, октава 145.
Перевод О. Овчаренко
•
Я знаю: мир нестоек и безбожен;
следы на нём крошатся там и тут.
•
Остынет ласковое солнечное ложе,
в агонии дохнув вокруг себя
кроваво-красным,
беспощадным
жаром;
рассветы и закаты навсегда от нас уйдут
к мирам иным,
где – прорва звёзд
поярче,
где смыслы бытия лишь в притяжениях
да в порушении того, что накопилось.
•
В последний раз, прощаясь,
улетая прочь
неведомо куда
и видя под собой
испепелённую,
вскорёженную,
скорбную
пустыню,
тоскливо и невнятно
прокурлычат
клинья
журавлиные.
•
Усохнут навсегда цветы, деревья,
водоёмы, травы;
и в бешенстве забьются
особи жирафов,
рыб, собак, жуков
и прочих тварей.
•
С людским же родом,
оскверняющим
Страница 12