Анжелика и ее любовь - стр. 49
Он говорил словно сам с собою, но взгляд его был неотрывно обращен к бледному, почти восковому лицу молодой женщины. Она продолжала держаться так, словно ничего не слышит, не понимает. Безусловно, он ожидал, что она будет потрясена, но чтобы настолько…
Наконец губы Анжелики дрогнули.
– Но голос!.. Как можете вы утверждать… У него был несравненной красоты голос! Уж его-то я помню очень хорошо!
Она слышала сейчас его голос, с какой-то необычайной ясностью всплывший из прошлого.
Вот он, в красном бархатном камзоле, стоит против нее на другом конце банкетного стола, озаренное улыбкой лицо обрамлено роскошной черной шевелюрой, и его прекрасное бельканто наполняет звуками своды старинного дворца в Тулузе.
Ах, как она его слушала тогда! Она горестно затрясла головой. Воспоминание об этом волшебном пении и мучительное сожаление о том, что некогда было… было… и о том, что могло бы быть…
– А его голос? Золотой голос королевства?
– Умер!
Горечь, с которой он бросил это слово, еще больше подчеркнула, как его голос отличается от того, волшебного… Нет, она никогда не сможет соединить это лицо и этот голос, что прозвучал сейчас.
Рескатор остановился перед нею и сказал почти с нежностью:
– Вы помните, в Кандии я сказал вам, что некогда сорвал голос, когда звал кого-то очень далекого… звал Бога… Но в обмен на голос Он согласился дать мне то, что я просил у Него: жизнь… Это произошло на паперти собора Парижской Богоматери. Тогда я подумал, что на сей раз пришел мой смертный час… и я позвал Бога. Позвал слишком громко, хотя у меня уже почти не было сил… И мой голос исчез навсегда… Бог дал – Бог взял. За все надо платить…
Сомнения вдруг оставили ее.
Он сейчас воскресил в ее памяти ту ужасную картину, которая принадлежала только им двоим: его, приговоренного к казни, в выпростанной рубахе, с веревкой на шее, везут на паперть собора Парижской Богоматери для публичного покаяния. Это было много лет назад.
И этот доведенный до последней стадии изнеможения несчастный, которого поддерживали палач и священник, – одно из звеньев невероятной цепи, связавшей блестящего тулузского сеньора со стоящим сейчас перед нею пиратом.
– Но в таком случае, – сказала она с несказанным удивлением, – вы… мой муж?
– Я был вашим мужем… Но что осталось от этого сейчас? Слишком мало, мне кажется…
Он едва заметно усмехнулся, и она вдруг узнала его.
Вопль, который она так часто мысленно издавала: «Он жив!» – готов был разорвать ее сердце, но сейчас во всем этом было что-то зловещее, почти разочарование. И ни капли той ослепляющей радости, о которой она мечтала столько лет.