Антропный принцип - стр. 20
Они сидят (а кто-то стоит) на стартовой площадке автовокзала и оба смотрят вперед. Лю – на грузную махину-гусеницу, которая была бронирована как самый зачетный пиратский корабль в какой-нибудь галактике MGC1, а Хатко… Да звезды знают, на что смотрел Хатко, Лю не поворачивал в его сторону головы, вернее, не поднимал ее, чтобы проследить за чужим взглядом, ему было не очень-то интересно. Куда любопытнее наблюдать за неторопливо подтягивающимися к гусенице местными, что неспешно тянули какие-то санки с вещами, тащили тюки и разговаривали. Гул стоял почти как на базаре, разрываемый редким смехом, непонятными возгласами и прочими проявлениями человеческих эмоций.
От планеты к планете они почти не менялись. Единственное, Лю слышал рассказы, будто на Кирконе смех означает грусть, а крик – радость. Но Киркон в целом достаточно странная планета, необычностей там хоть отбавляй. Ученые считают, это из-за того, что вероятность появления на ней иной антропоморфной жизни (не хомо-сапиенс, а какой-нибудь другой гуманоидной расы) была выше всего, но в силу неизвестных причин развитие пошло по уже проложенному и давно обкатанному маршруту. МИР был рад. Еще одной расы во вселенной помимо альдранцев он бы не выдержал. Спалил бы к галактическим пустотам. К слову, именно это он планировал проделать с альдебараном. Но не проделал. На счастье, или беду всего человечества.
Время лениво течет мимо Лю, когда тот затягивается в очередной раз и все же позволяет себе откинуться на груду их с Хатко вещей. Людей на стоянке становится больше, гул давит на уши, обволакивает. А Лю все выдыхает и выдыхает в безоблачное небо белый дым. Удивительная планета без облаков. Мертвая пустыня. Пустота.
В ушах снова начинает шуметь. Бездонное голубое небо сменяется его голограммой. Слегка подрагивающей – видимо повредился проектор. Он смотрит в потолок капитанского мостика и не чувствует ничего. Нет ни боли, хотя какой-то частью пустого сознания он понимает, что она должна быть, ни чувств. Только пустота, мрак, и подрагивающее небо. Небо дома. Его дома. Которое заслоняет чужое лицо. Два фиолетовых глаза горят даже в темноте, одна из четырех рук крепко держит за запястье.
Он улыбается.
И Лю в очередной раз забывает, как дышать.
Дым слишком долго сидит в легких, настолько, что начинает неприятно их царапать. Лю выпрямляется, слишком резко, перед глазами все плывет и подрагивает, как небо чужой каюты, хочется выдавить из себя дым, вдохнуть вместо него воздух, но грудь в очередной раз намертво сдавливает. Лю хватается за нее, с отчаянной силой бьет, пытается заставить легкие заработать, раскрыться, но ничего не выходит. Опять. Он поворачивает голову – Хатко смотрит на него, – и отчего-то не уверен, что во взгляде отсутствует отчаянная мольба о помощи.