Антология суицидологии. Основные статьи зарубежных ученых. 1912–1993 - стр. 26

Можно добавить еще одну иллюстрацию – случай тридцатипятилетнего сына коммивояжера. В раннем детстве родители часто брали его с собой в поездки по железной дороге и позволяли спать вместе с кем-то из них на одной полке в купе. Езда в поезде всегда обладала для него чрезвычайной привлекательностью и, несомненно, пробуждала некоторые фантазии инцеста, а также доставляла удовлетворение в силу идентификации с отцом, проводившим свою жизнь в деловых поездках.

Как-то, когда его анализ продвигался вполне благополучно, во время поездки в пригородном поезде у него внезапно появилось чувство, что все является бессмысленным, ненужным, напрасным и возникло сильное желание покончить с собой. «Раз мое бессознательное вытворяет такие фокусы, – подумал он, – я ему покажу, черт возьми! Вот возьму и выброшусь из поезда!» Аналитический материал нескольких следующих дней превратился в сплошные сожаления и самоупреки, относившиеся к переживанию, что он «постоянно – и, конечно, непреднамеренно – вводил психоаналитика в заблуждение, пытался обмануть, одурачить, и все это, конечно, во вред себе».

В побуждении выброситься из поезда в первую очередь можно увидеть агрессивную угрозу в отношении аналитика, а также в отношении отца, которого репрезентировал аналитик. Прыжок из движущегося поезда означал бы конец анализа, причем не только символический, но и реальный. Кроме того, из поезда одновременно как бы выбрасывался отец, что означало явное символическое отцеубийство.

Приведенные пациентом причины задуманного им самоубийства являются одинаково важными. Он сознательно считал, что бессознательное дурачило его, «вытворяло с ним фокусы» и желал отомстить ему. Совершенно очевидно, что «бессознательное» для него являлось психоаналитиком, он оправдывал свое нападение на него, обвиняя его в том, что тот «вытворял фокусы». Однако на самом деле подобное утверждение не имело под собой никаких реальных оснований и являлось инвертированным обвинением, обвинением самого себя, которое он спроецировал на аналитика. Пациент сам «вытворял фокусы» в отношении терапевта, прекрасно понимая это и чувствуя свою вину. Он хотел продемонстрировать, что «фокусы» приносят ему вред, и потребность в наказании также удовлетворялась прыжком из поезда. «Наказание бессознательного» выражалось в наказании самого себя. Однако из сказанного можно сделать и другие выводы (нашедшие подтверждение в материале, полученном при дальнейшем анализе пациента): он действительно желал, чтобы аналитик «вытворял» с ним упомянутые «фокусы». Под этим он, конечно, бессознательно подразумевал эротические действия, то есть желание подвергнуться гомосексуальному нападению. Однако против этого желания в качестве защиты (продиктованной Супер-Эго) и против унизительности подобного нападения (направляемого Эго) поднялись направленные наружу и склонные к деструкции проекции. Следовательно, «это не я „вытворяю фокусы“ в отношении аналитика, а он пытается одурачить меня. Он нападает на меня. Потому я ненавижу его и хочу убить. Я действительно убиваю его. Однако за убийство чувствую вину и должен разделить его судьбу» (cм.: Freud. The Schreber Case…).