АНТИонкология: рак, я объявляю тебе войну! - стр. 23
Малыш Конрад с минуту пытливо разглядывал травку, потом пожал плечами и вопросительно уставился на старика.
– Эту травку, сынок, каждый воин хорошо знать должен. Она быстро кровь останавливает и раны, тронутые оружейным огнем, лечит. Она так и называется «порезная трава». Ромеи, что живут далеко на юге, считают, что этой травою свои раны врачевал знаменитый греческий герой по имени Ахилл. Потому и называют они ее ахилеей. А наши бабки тысячелистником кличут. Это из-за листочков, видишь сколько их. – Старик оборвал со стебля листочки и цветки и протянул Конраду. – На-ка, пожуй. У меня зубов, видишь ты, не осталось почти.
Малыш послушно взял зелье, сунул в рот и стал жевать. В следующее мгновение его мордашка скривилась, как будто он откусил от зеленой груши.
– Что, горько? – смеется старик. – То на пользу. Ну давай, плюй! – И подставил свою морщинистую ладонь.
Взяв зеленую растительную жвачку, Гумбольд наложил ее на кровоточащие раны на коленках и руках мальчика. Сверху на каждую приладил по большому листу подорожника и, выдернув из длинной седой косы выцветшую холщовую ленту, ловко перевязал Конрадовы повреждения.
– Ну вот так. Скоро будешь как новый.
И тяжело уселся возле своего щита, все это время спокойно лежавшего у дедовского пенька.
Малыш Конрад осторожно потрогал свои перевязки, глубоко вздохнул. Обычай не прощал мужчине слез, даже если ему всего четыре года. Конрад поерзал на своем месте и покосился на старика. Не заметил ли вздоха? Какое там! Похоже, тот опять приготовился провалиться в свои сны, полные звона мечей и предсмертных криков врагов.
– Деда, – Конрад подергал Гумбольда за край полотняной рубахи, – деда!
– А? Что? – Старик захлопал глазами.
– Деда, можно я тебя спрошу? Вот скажи, зачем ты все время за собой щит таскаешь? Ведь он тяжеленный, а пользы от него никакой. Вот лучше бы меч или там топор…
Старый Гумбольд протянул руку, потрепал малыша по вихрастой макушке. Потом провел ладонью по щербленной поверхности своего щита. Казалось, его ладонь чувствует каждую выемку, порез и скол на щите. Казалось, что каждый медный гвоздь узнает руку хозяина и, откликаясь, ласкает его пальцы своей металлической прохладой.
– Вот, сынок, посмотри. Видишь, сколько рубцов на моем щите? Знаешь, что это такое?
– Конечно, – малыш, хоть годами и не велик, а все же викинг, – вот это след от двуручного меча, это от стрелы…
– Это так, малыш. Но и не так, – старик грустно усмехается в седые усы, – каждый такой след – это прикосновение пальцев самого великого воина на свете, с которым за честь сразиться любому викингу. Зовут его Смерть… – Старик помолчал. – А щит я ношу за собой, потому что слухом стал слаб. – И снова хитро улыбнулся, глядя в изумленные глазенки мальчика. – Да-да, малыш. Боюсь, оставлю щит дома и не услышу, как Смерть ударит острым концом своего копья в мой щит, вызывая меня на последний поединок…