Аномальные явления - стр. 5
Потом было ускоренное обучение, полностью выпавшее из памяти, “автобусная экскурсия" на фронт и вот теперь этот его первый и, скорее всего, последний бой. А сейчас он почему-то стоит, высунув голову из траншеи, ждет пули в голову и задает самому себе дурацкие вопросы. Неважно, промелькнула очередная мысль, все это уже совершенно неважно. Сейчас они дойдут до нашей траншеи и весь этот ужас наконец кончится. Я хочу видеть выражение их лиц, подумал Вадим, хочу понять, о чем будет думать убивающий меня, перед тем, как выстрелить. Сделать это оказалось нелегко, потому что веки наползли на глаза в малодушном желании не видеть приближающуюся смерть. Судорожным движением он заставил себя видеть и увидел лишь что люди на поле стали еще ближе.
Пронзительный многоголосый визг заставил его обернуться, но увидеть ничего не удалось, потому что в следующее мгновение он снова перестал видеть. Наверное он перестал и слышать, да и все остальные чувства отказали. Много позже он понял, что с ним произошло нечто похожее на перегрузку, навалившуюся на электронный прибор и зашкалившую его индикаторы, затолкав их за границу такой точной, но теперь совершенно бесполезной измерительной шкалы. После этого прежде такой умный прибор становится ни на что не годен и, по меткому определению того же Тошки, начинает "показывать погоду". И хорошо еще если не перегорят предохранители. Действительно, его "предохранители" с трудом выдержали внезапный удар. Сначала наверное была ослепительная вспышка и поэтому зрение мгновенно его предало, отключилось. И сразу же на него, ослепшего, навалилось нечто огромное, мягкое и раскаленное. Мягкое моментально затвердело и попыталось раздавить Вадима о стену траншеи. Податливая добрая земля не сопротивлялась и уступала, но твердое и раскаленное было сильнее, давило страшно и в груди уже что-то омерзительно хрустнуло. Раскаленное выдавило воздух из легких и обрушилось на позвоночник, смяло лицо, сжало череп огромными тисками. Я не выдержу, промелькнула ленивая мысль, сейчас меня скрутит и раздавит. Вот еще немного, еще четверть секунды и оно сомнет меня, сложит пополам, хрустнет позвонками, переломит ноги как щепки, вдавит глаза внутрь черепа. Ну и пусть…
И тут все кончилось. Вначале долгожданный воздух ворвался в обожженные легкие и он тоже был раскаленным, этот воздух. Да нет же… Вовсе нет… Воздух был просто горячим и, самое главное, им можно было дышать. И Вадим дышал, дышал… Потом вернулось зрение, но глаза не видели ничего сквозь колышущуюся серо-бурую пелену. Слух возвращался медленнее всех остальных чувств: то ли была повреждена барабанная перепонка, то ли просто не хотелось слышать эти крики. Нет, не крики, а вопли… Вопили сзади, за траншеей, наверное это были раненые в развалинах барака. И вопили спереди, там откуда еще недавно шли усталые люди с сине-желтыми нашивками. Вопили не то от боли, не то от страха, а может виной была смесь этих таких разных чувств. Крики становились все тише и, наконец, замолкли. Наверное, некому стало вопить, лениво подумал он. Рядом послышались странные булькающие звуки и Вадим оглянулся. Лучше бы он этого не делал. Стоявший дальше по траншее человек изрыгнул из себя фонтан темной крови, постоял секунды три, строго посмотрел на Вадима пустыми глазами и осел на землю, обвалился как пустой бурдюк, из которого выплеснули содержимое. За ним виднелись такие же "бурдюки" в черных, отвратного вида лужах. Я не выдержу, подумал Вадим, я сейчас сойду с ума. Скорей бы, я же не могу больше все это видеть и слышать. Надо обязательно сойти с ума. Умереть, забыться. Наверно, я уже свихнулся, иначе почему я цитирую Шекспира? Да есть ли здесь живые?