Аномальные явления - стр. 12

– Было!

– Было! – подтвердил Богдан и добавил – Идемте! Надо идти.

И снова никто не спросил: "Куда?", не возмутился, не начал качать права, не поинтересовался, по какому праву этот человек отдает команды. Когда они вышли из распадка, ветер снова набросился на них, швыряя им в лицо запах сгоревшей химии, крови и человеческой плоти. Чья-та ладонь коснулась ладони Вадима, жесткие пальцы крепко, до судороги, сжали его пальцы. Вадим не повернул головы и не вздрогнул. Да, так правильно, так легче, но все же стоит посмотреть на того, с кем ты пойдешь рука об руку. Оказалось, что это молодой парень с огромной ссадиной на подбородке и полу-оторванным правым ухом, на котором запеклась кровь. Парень неуверенно улыбнулся и задержал взгляд на триколоре у Вадима на нашивке. Его глаза раскрылись в непомерном удивлении, пальцы, сжавшие ладонь Вадима, вздрогнули, ослабли и вдруг сжали ее еще сильнее.

– Идем, что ли? – послышался неуверенный голос Богдана где-то справа.

Еще некоторое время они стояли неподвижно, а потом медленно и осторожно двинулись вперед. Они шли, взявшись за руки, цепочка смертельно напуганных существ, держащиеся друг за друга, чтобы не было так страшно.

Реальность – это иллюзия, вызываемая отсутствием алкоголя

Норман Фредерик Симпсон

Центр Харькова еще не полностью восстановили и смотреть на это было больно. Можно многократно и очень убедительно доказывать и себе и другим, что ты был лишь винтиком в огромной машине и виновата именно она, машина, а не ты, винтик. Впрочем, доказывать другим он и не пытался, но и себе доказать не получалось, несмотря на всю твердокаменность аргументов. Наверное, в этих очень убедительных аргументах все же чего-то не хватало или же всю их твердокаменность перевешивал некий контраргумент, озвучить который он никогда бы не решился, но в существовании которого не сомневался. Когда друзья, родственники или случайные знакомые, распаляясь, но почему-то пряча глаза, страстно доказывали свою невиновность, он предпочитал помалкивать. Леся тоже помалкивала, но иногда ему казалось, что он ловит ее укоризненный взгляд. На самом же деле взгляд был ласковым и любящим, и никакого укоризненного взгляда, разумеется не было, а укоризненно глядело на него его собственное интуитивно-подсознательное. Он это прекрасно понимал, но все равно злился на Лесю. Она это замечала (она вообще все замечала) и отвечала ему виноватым взглядом своих красивых серо-зеленых глаз, хотя именно она и не была ни в чем виновата. О том, что он пережил на фронте, они никогда не говорили, это стало запретной темой. Припомнилось, что отец никогда не рассказывал об Афгане, а прадед, если верить тому же отцу, тоже помалкивал о своей войне, которую называл Отечественной. Только увидев изнанку войны своими собственными глазами, он догадался о причине их молчания. Ему например хватило и одного дня на фронте, чтобы тема военных подвигов стала для него непроизносимой.