Ангелы Опустошения - стр. 18

О что за мир и довольство меня обволакивают, когда возвращаюсь к себе в хижину зная что мир есть сон младенца и исступление золотой вечности вот и все к чему мы возвращаемся, к сущности Силы – и к Первобытному Восторгу, нам всем он знаком – Я лежу на спине в темноте, сцепив руки, радостный, а северное сияние пылает как голливудская премьера и на него тоже я гляжу вверх тормашками и вижу что это просто большие куски льда на земле отражают потустороннее солнце в дальнем свете дня, по сути, к тому же силуэт кривизны земной поверхности также виден, изгибается на ту сторону и вокруг – Северное сияние, такое яркое что освещает всю мою хижину, словно ледяные луны.

Какое довольство знать что когда все сказано и сделано уже не имеет значения – Горести? жалобности что я ощущаю думая о матери?  – но все должно быть возбуждено и запомнено, его не существует самого по себе, и это потому что ментальная природа по природе своей свободна от сна и свободна от всего – Будто философы-деисты с трубками что говорят «О заметь изумительное творение Господа, луну, звезды и т. д., ты на что-нибудь согласился бы это променять?» не осознавая что они бы этого не говорили вовсе если б не какая-то первобытная память о том когда, о том что, а том как ничего не было – «Это лишь недавно», понимаю я, глядя на мир, некий недавний цикл творения Силой чтобы ей самой радоваться напоминая своему безэговому эго что она и есть Сила – и все это по своей сущности роящаяся нежная тайна, которую видно закрыв глаза и впустив вечное молчание себе в уши – в эту благословенность и блаженство определенно нужно верить, дорогие мои —

Пробуждающие, ежели предпочтут, рождаются младенцами – Это мое первое пробуждение – Нет никаких пробуждающих и никакого пробуждения.

У себя в хижине я лежу, вспоминая фиалки у нас на заднем дворе на Фиби-авеню, когда мне было одиннадцать, по ночам в июне, смутный сон, эфемерный, призрачный, давно ушедший, уходящий все дальше, пока не выйдет весь.

Просыпаюсь среди ночи и вспоминаю Мэгги Кэссиди и как мог бы жениться на ней и был бы старым Финнеганом для ее Ирландской Девицы Плюрабель,[10] как мог бы снять домик, маленький полуразвалившийся коттедж ирландской розы средь камышей и старых дерев на берегах Конкорда и работал бы суровым в спецовке рукавицах и бейсбольной кепке сцепщиком в холодной ночи Новой Англии, ради нее и ее ирландских бедер слоновой кости, ради нее и ее зефирных губ, ради нее и ее ирландского акцента и «Зеленой Божьей Земли»[11] и двух ее дочерей – Как раскладывал бы ее поперек кровати ночью всю мою и старательный искал бы ее розу, копи ее сути, то изумрудно-темное и героическое чего хотел – вспоминаю ее шелковистые бедра в узких джинсах, и как она сидя подворачивала одно бедро под руки и вздыхала когда мы вместе смотрели Телевидение – в гостиной у ее матери в тот мой последний неотвязный приезд 1954 года в октябрьский Лоуэлл – Ах, вьющиеся розы, речной ил, теченье ее, глаза – Женщина для старика Дулуоза? Невероятно у моей печки в полуночи опустошенья не может быть правдой – Мэгги Приключение —