Как бы слыша, что ее участь не для современного общества, неслась она всё время свыше общества; если ж и опускалась к нему, то разве затем только, чтобы хлестнуть его бичом сатиры, а не передавать его жизнь в образец потомству. Дело странное: предметом нашей поэзии всё же были мы, но мы в ней не узнаем себя. Когда поэт показывает нам наши лучшие стороны, нам это кажется преувеличенным, и мы почти готовы не верить тому, что говорит нам о нас же Державин. Когда же выставляет писатель наши низкие стороны, мы опять не верим, и нам это кажется карикатурою. Есть, точно, в том и другом как бы какая-то преувеличенная сила, хотя в самом деле преувеличенья нет. Причиною первого то, что наши лирические поэты, владея тайной прозревать в зерне, почти неприметном для простых глаз, будущий великолепный плод его, выставляли очищенней всякое свойство наше. Причиной второго то, что сатирические наши писатели, нося в душе своей, хотя еще и неясно, идеал уже лучшего русского человека, видели ясней всё дурное и низкое русского действительно человека. Сила негодованья благородного давала им силу выставлять ярче ту же вещь, чем как ее может увидеть обыкновенный человек. Вот отчего в последнее время, сильней всех прочих свойств наших, развилась у нас насмешливость. Всё смеется у нас одно над другим, и есть уже внутри самой земли нашей что-то смеющееся над всем равно, над стариной и над новизной, и благоговеющее только пред одним нестареющим и вечным.
Итак, поэзия наша не выразила нам нигде русского человека вполне, ни в том идеале, в каком он должен быть, ни в той действительности, в какой он ныне есть» (курсив мой – В. К.).Итак, по признанию Н. В. Гоголя, облагораживающего, позитивного воспитательного воздействия на общество поэзия не оказывала. Да к тому же не была зеркалом, отражавшим русскую жизнь, ее лучшие стороны. Кроме того, она была неведома большей части русского народа, даже его образованной элите. А востребованной была лишь та часть поэзии, которая либо развлекала, либо была сатирой на явления русской жизни.
Иван Солоневич, русский публицист (1891–1953), бывший с 1934 года в эмиграци, размышлял о роли русской литературы в подготовке революции. И он пришел к выводу, что художественная литература в России до 1917 года была преимущественно дворянской. Но в любом случае она была страшно далека от народа, не выражала его интересов, не отражала адекватно жизнь народа. Т. е. была «кривым зеркалом» русской жизни. Вот что он, в частности, писал в своей наиболее известной работе «Народная монархия» (1951)
