Ангелов в Голливуде не бывает - стр. 40
Я подумала, что в действительности все обстояло иначе: как только моей матери намекнули, что могут оспорить завещание, она пригрозила устроить скандал, и семья пошла на попятную. Павел Егорович шевельнулся, поднялся с кресла.
– Пожалуй, я пойду покурю снаружи, – сказал он, виновато улыбаясь.
– Паша! Смотри не простынь! – с тревогой крикнула мать ему вслед, когда он вышел из комнаты. Почему-то я вспомнила, что она всегда говорила эти слова и моему отцу, и своему очередному спутнику, даже если на улице было жарко.
Я допила чай. Бок самовара лоснился в сумерках, и я подумала, что надо спросить, где моя мать ухитрилась его раздобыть. Но ее вопрос опередил мой.
– Скажи, ты, случаем, не собираешься замуж?
– Я? – только и могла пробормотать я.
– Ну а кто же еще? У тебя есть кто-нибудь на примете?
– Ну… – осторожно протянула я, прикидывая, до каких пределов можно довериться моей матери, – мне нравится один человек…
– А у него есть деньги?
Вот, пожалуйста. Какой смысл рассказывать ей про Джонни, его лучистую улыбку, его доброту, вообще все, что мне в нем нравится?
– Ты ничего другого спросить не могла? – колюче осведомилась я.
– Значит, нет, – констатировала мать, пожимая плечами. – Не понимаю, на что ты злишься. Жизнь материальна, и чем скорее ты это поймешь, тем проще тебе будет. Для достойной совместной жизни тоже нужны деньги, и никуда от них не деться. Взять хотя бы детей…
– Он влюблен в другую, – перебила я ее. – И она… Она просто потаскушка.
– Тем лучше, – уверенно сказала мать. – Значит, ты можешь забыть о нем. Он тебя не стоит.
– Я не могу о нем забыть, – упрямо проговорила я.
– Детские фантазии, Танюша. Пора тебе повзрослеть!
Второго января я поехала обратно в Лос-Анджелес. Дорога была мокрой от дождя, кое-где на нее наплывал туман, черные кипарисы и раскидистые пальмы, выстроившиеся вдоль шоссе, казалось, провожали меня недоброжелательными взглядами, и я была рада, когда наконец добралась до своего дома. Все-таки долгие путешествия всегда выматывали меня, и больше всего я любила путешествовать, лежа на диване с интересной книжкой в руках.
Наверное, именно тогда, когда я села ужинать (снаружи лил ливень, а из еды у меня осталась только пачка печенья и немного кофе), в другой части города Джонни и Мэй вышли из кинотеатра, в котором она работала, и сели в машину, которую Джино подарил Винсу на свадьбу. На скользкой дороге грузовичок, ехавший по встречке, занесло. Пытаясь избежать столкновения, Джонни вывернул руль, но неудачно, потому что грузовичок врезался в автомобиль с той стороны, где сидела пассажирка. Машину отбросило на несколько метров. От удара Мэй скончалась на месте, а Джонни, весь в крови, выбрался наружу. Сбежались зеваки, появился полицейский, кто-то привел врача из многоэтажного дома, стоящего поблизости, и врач констатировал переломы у водителя грузовика и смерть Мэй. Свидетели позже вспоминали, как Джонни повторял: «Нет, этого не может быть, боже мой! Я убил ее… Я ее убил!» Доктор сказал, что даст ему успокоительное и осмотрит его травмы, и повел его в свой кабинет. В приемной он на минуту оставил Джонни, а когда вернулся, того уже не было. Врач решил, что пациент вернулся на место аварии, и пошел туда, но как выяснилось позже, Джонни поступил иначе. Выйдя из кабинета, он направился к лестнице, шатаясь, поднялся по ней почти до самого верха, а затем бросился в пролет.