Андрей Соболь: творческая биография - стр. 16

»^>39. Он настолько герой своего времени, что не ищет другого для своих произведений и пишет образ современника с себя, попадая в десятку. Но постоянное стремление «подделать себя под эпоху», «быть как все, быть со всеми» при том, что «ближе был ему отдельный человек со всеми его переживаниями»^>40, явилось причиной трагической раздвоенности писателя, ставшей знаком его личной и творческой судьбы.

По мнению С. Шершер, А. Соболь находит для описания своего раздвоенного, раздробленного мира наиболее адекватный образ – зеркало, которое подсказывает и метод: «оно начинает дробить – или по меньшей мере двоить – все, что попадается на его пути: от раз-двоения отраженного в нем персонажа – до у-двоения слов, предметов или явлений»^>41. Исходя из этого, автор статьи выявляет основной стилевой прием А. Соболя – повтор: от повтора отдельных слов («еле-еле», «дробно-дробно», «летит-летит» и т.д.) до повтора фраз («строгими мерами как…»), от повторяющихся из произведения в произведение образов героев до «многочисленных близнецов фактически одной повести»^>42. И все эти повторы в конечном итоге рождают неповторимый ритм прозы писателя. Неповторимый даже при том, что в двадцатые годы ритмическая проза стала общим местом. Причина этого в том, что для Соболя ритм его прозы – не «шум времени», не отзвук внешнего мира, а «малый след, осколок, выброс той внутренней музыки, постоянно звучащей, дрожащей, дребезжащей в нем»^>43. С. Шершер считает ритмическую прозу А. Соболя не данью литературной моде своего времени, но естественной и единственно возможной для него формой письма: «Если что и подделывал Соболь, то не наличие ритма, а его отсутствие»^>44.

Бешеный ритм «маленького человеческого сердца» (А.Соболь) рвался из него: «Очень рано – практически с детства – почувствовал Соболь в себе огромный напор разрушительных сил. И чем сильнее был этот внутренний напор, тем яростнее пытался противопоставить ему жизнь внешнюю, тем ожесточеннее погружал он себя в самую гущу – в страшную гущу! – этой внешней жизни. Никогда, видимо, не боялся ничего – только себя: внутри у него всегда было страшнее, чем снаружи»^>45.

В итоге автор статьи приходит к выводу о том, что проза Соболя воплощает в себе «структуру отчаяния», отдавшись которому он в жизни дошел до самоубийства, а «в литературе – до прозрений и замечательной прозы»^>46. Таким образом, в данной статье намечены основные координаты художественного мира А. Соболя и выявлено возможное направление дальнейшего исследования творчества писателя.

В нашей работе