Размер шрифта

Андрей Белый: между мифом и судьбой - стр. 136

Кто нам солгал, что кроток он и мирен,

Что благосклонен к розам на земле? —

Горящий угль в кадильницах кумирен,

Слепящий огнь на жертвенном столе,

Он у себя, в прозрачности – эфирен,

У нас он – лавы слиток, ток в золе.

Его вела не сладостная Сирин,

В затона отраженная стекле,

Не Алконост, рыдающая с нами,

Не Гамаюн, вещающая мне —

Но песнь его смолою мирры крепла,

Но путь его над бездной шел веками,

Но Феникс, умирающий в огне,

Его учил – как воскресать из пепла523.

Несомненно, Меркурьева использовала именно васнецовские дефиниции птиц-дев, но и она, как кажется, один раз запуталась в васнецовской орнитологии, «поместив» «сладостную Сирин» в пейзаж с картины «Гамаюн – птица вещая». Ведь именно птица Гамаюн посажена Васнецовым на торчащую из воды ветку, и только она, а не разместившаяся на лесном дереве птица Сирин, может отразиться в зеркале водной поверхности. Блок назвал ее возвышенно-романтически: «гладями бесконечных вод». Автор подписи в «Альбоме революционной сатиры 1905–1906 гг.» скептически-иронически – болотом (и действительно, вода на картине Васнецова не проточная, а стоячая). Меркурьева подобрала наиболее близкое к изображенному на картине пейзажу слово – затон, подразумевающее и то, что вода стоячая, и то, что она прозрачная, и то, что гладкая водная поверхность простирается до горизонта.

В заключение нельзя не упомянуть о сказочной орнитологии Николая Клюева, демонстративно и даже эпатажно ориентирующегося на славянскую мифологию, ее воспроизводящего и во многом сочиняющего. Влияние старообрядческих настенных листов на образы Сирина и Алконоста в поэзии Клюева тщательно прослежено в работе О. В. Пашко524. Из нее со всей очевидностью следует, что Клюев остался совершенно чужд произведенной Васнецовым и Блоком модернизации этих образов. Какого-либо противопоставления райской птицы Сирин и райской птицы Алконост у Клюева просто нет. Но вот образ птицы Гамаюн, как кажется, некоторого васнецовско-блоковского влияния не избежал. Гамаюн у Клюева – тоже райская птица (например, в цикле «Спас»525), но песнь ее отнюдь не радостная, не райская, а горестная. Плачем и рыданием Гамаюн откликается на разрушение старорусского идеального мира, превращаясь в птицу печали:

Не размыкать сейсмографу русских кручин,

Гамаюнов – рыдающих птиц красоты526.

Или:

Оттого стихи мои как тучи

С отдаленным громом теплых струн.

Так во сне рыдает Гамаюн,

Что забытый туром бард могучий527.

Или:

Но цветы, как время, облетели.

Пляшет сталь и рыкает чугун.

И на дымно закоптелой ели

Оглушенный плачет Гамаюн528

Страница 136

На следующую страницу