Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых - стр. 58

Той осенью дети доктора Боткина – девятнадцатилетняя Татьяна и семнадцатилетний Глеб – приехали в Тобольск и стали жить вместе с отцом в отведенном ему помещении в Корниловском доме. Однако когда они попросили разрешения посетить великих княжон и цесаревича, им было отказано под тем предлогом, что они не относились к числу приближенных и их никогда не приглашали во дворец {55}. Из окон Корниловского дома Глеб и Татьяна могли только случайно и лишь мельком увидеть узников, однако Боткин изобрел оригинальный способ развлечь младшее поколение Романовых. Будучи одаренным художником, Глеб создал аллегорическую повесть о группе благородных животных, которым выпало жить в пору революции, и иллюстрировал ее очаровательными рисунками. Затем он отдавал свою работу отцу, а тот тайком ее проносил в дом губернатора с тем, чтобы показать Анастасии и Алексею; последние высказывали свои соображения о дальнейшем развитии сюжета, и доктор Боткин передавал их своему сыну {56}.

Прошла зима. Анастасия, как писала ее мать, к этому времени стала «очень толстой», и даже в свои шестнадцать лет она имела рост чуть выше пяти футов (чуть выше 152,5 см) {57}. Кобылинский считал ее «физически слишком развитой для своего возраста…. тучной и малорослой, даже слишком тучной для ее роста», а Гиббс находил Анастасию «лишенной грации» и довольно зло утверждал, что «если бы ей подрасти и похудеть, она могла бы стать самой хорошенькой из всего семейства» {58}.

Дни протекали за днями, одинаковые и однообразные. Чтобы преодолеть скуку, Жильяр и Гиббс ставили небольшие пьесы, их разыгрывали Мария, Анастасия и Алексей, чтобы как-то развлечь своих родителей и всех домашних, которые поехали с ними в изгнание. В один из вечеров ставилась английская комедия-водевиль с названием Packing up, и в этой пьесе Анастасия играла главную мужскую роль. Она, как всегда, получала огромное удовольствие от внимания зрителей и вкладывала всю душу в постановку, до тех пор, пока она в конце спектакля повернулась так резко, что полы домашнего халата ее героя взлетели вверх, открыв взору присутствующих «крепкие ноги и зад, обтянутые шерстяным трикотажным егеровским бельем императора», как вспоминал об этом Гиббс. Зрители заходились в хохоте, тогда как Анастасия, не имевшая никакого представления о том, что случилось, замерла на импровизированной сцене с выражением полного непонимания на лице {59}.

А смех в Тобольске становился все более и более необходимым, потому что будущее узников становилось все более и более неопределенным В ноябре большевистская Октябрьская революция, которая сместила Временное правительство, положила конец тому довольно мягкому обращению, что до тех пор проявлялось в отношении Романовых. В течение последовавших месяцев были введены дополнительные ограничения, в том числе и на личную свободу: новая и гораздо более решительно настроенная стража пришла на смену старому составу солдат, что несли охрану до них и относились к своим узникам с дружелюбием, а заключенным было отказано в праве посещать церковные службы. Денег тоже не стало хватать: вместе с падением власти Керенского прекратились и финансовые поступления из государственной казны и на содержание заключенных, и для выплат солдатам, охраняющим их {60}. К весне 1918 года семье Романовых был предоставлен обычный солдатский паек. Яйца, масло и кофе ушли из их рациона, хотя время от времени сочувствующие жители города передавали им корзинки с провизией {61}. Обед теперь, как его описывал Жильяр без малейшего намека на иронию, «состоял из двух блюд, и такое положение вещей трудно было выносить тем, кто с рождения вел совершенно иной образ жизни» {62}. Хотя семейство Романовых владело несметными богатствами в виде драгоценностей, которые они тайно взяли с собой в ссылку, – их хватило бы, чтобы подкупить целые полки солдат и спастись бегством, – но недальновидность, поразительная неспособность распознать силы, что поднимаются и выстраиваются против них и, что важнее всего, подход к жизни с позиций веры в неотвратимость судьбы – все это слилось в поразительное настроение готовности покориться неизбежному. С окончанием зимы и наступлением весны пленники стали перешептываться, обсуждая возможные варианты спасения и мечтая о мире свободы, который раскинулся за сибирскими равнинами, все еще скованными морозом.