Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи - стр. 192
– Ну, чего вылупился? – хрипло с нарастающей злобой спросил Андрей. – Иди, купайся. Красавчик… – он закончил ругательством.
Эркин молча прошёл мимо него к воде.
Плавал он плохо, но на воде держаться умел. В дорогих Паласах были бассейны, и их учили работать в воде. Да и тогда, когда на второе лето гоняли бычков, ему иногда удавалось выкупаться, если лагерь был рядом с ручьём или речкой, а он оставался днём один.
Вода холоднее и не такая упругая, как в бассейне, но радость от владения телом была сильнее, и не по приказу, а по своему желанию… Эркин с удовольствием ещё раз кувыркнулся в воде, встал на ноги и пошёл к берегу.
Андрей сидел на траве, обхватив колени руками, и смотрел на него таким же внимательным изучающим взглядом. Но Эркин не стеснялся своей наготы, а уж теперь, когда все зажило… Вот только… но Андрей знает, что он спальник, так что пусть… не страшно. Эркин, спокойно выдерживая этот взгляд, подошёл и сел рядом, подставив спину солнцу.
– А что? – вдруг спросил Андрей, – у вас там все с такими, – он сделал выразительный жест, – были?
– Других на сортировке выкидывали, – очень спокойно ответил Эркин. – Ты мне про лагерь расскажешь?
– Ты что?! – немедленно вскипел Андрей, – Охренел?! Да мне вспомнить только…
– А мне вспоминать приятнее? – перебил Эркин.
Андрей бешено посмотрел на него, потом отвернулся и длинно сплюнул сквозь зубы.
– Ладно, не ершись. Просто… гладкий ты…
– Чего?! – теперь уже Эркин обозлился. – Гладкий, говоришь, смотри! Сюда смотри! Видишь?
Крохотные треугольники, словно чуть вдавленные в кожу, еле заметные вмятинки, на запястьях, у сосков, на животе, на лобке, мошонке, щиколотках, висках…
– Говори, видишь?
– Ну, вижу. Ты б мне ещё в нос ткнул. Чего это?
– То самое, – Эркин отодвинулся. – Током когда бьют, прикрепляют такие… пластинки. Ну и остаются… следы, как ни разглаживай потом, всё равно. Так-то не видно, только если знаешь, где смотреть.
– Током? – переспросил Андрей.
– А чем ещё? От плётки кожа портится. Ну и дубинками ещё били. Но тоже чтоб без следов.
– Про дубинки знаю.
– Гладкий… – повторил Эркин. – Знал бы ты каково… как эта гладкость… Э, ладно, – он с силой ударил кулаком по земле. – Нечего душу травить, – но остановиться не мог. – А смотрел я… я таких белокожих сроду не видел. Ты всегда такой был?
– Не знаю, – Андрей вытянулся на траве. – Говорят, в тюрьме кожа светлеет. А я с двенадцати лет по тюрьмам и лагерям.
– Сколько ж тебе?
– Считаю, двадцать. А тебе?
– Двадцать пять.
Забивая пустячными вопросами возникший холодок, они снова и снова возвращались к тому, что разделяло их – спальника и лагерника. Но уже по-другому.