Америка выходит на мировую арену. Воспоминания президента - стр. 9

Сам того не подозревая, я, будучи мальчиком, находился в безнадежно невыгодном положении при изучении природы. Я был очень близорук, так что единственное, что я мог изучать, это то, обо что я спотыкался. Когда мне было лет тринадцать, мне разрешили брать уроки таксидермии у мистера Белла, высокого, чисто выбритого, седовласого пожилого джентльмена, прямого, как индеец. У него был маленький заплесневелый магазинчик, чем-то напоминающий магазинчик мистера Венуса в «Нашем общем друге», в котором он проделал очень ценную работу для науки.

Это «профессиональное обучение», как, я полагаю, назвали бы его современные педагоги, подстегнуло и направило мой интерес к сбору образцов для выращивания и сохранения. Этим летом я получил свое первое ружье, и я был озадачен, обнаружив, что мои товарищи, в отличие от меня, казалось, видели во что нужно стрелять. Однажды они прочитали вслух объявление, написанное огромными буквами на отдаленном рекламном щите, и тогда я понял, что что-то не так, потому что я не только не мог прочитать вывеску, но даже не мог разглядеть буквы. Я рассказал об этом своему отцу, и вскоре после этого получил свои первые очки, которые буквально открыли для меня совершенно новый мир. Я понятия не имел, насколько прекрасен мир, пока не получил эти очки.

Я был неуклюж, и, хотя большая часть моей неуклюжести и неловкости, несомненно, была обусловлена общими особенностями, в значительной степени это было связано с моей близорукостью и тем, что я даже не понимал, что можно видеть лучше. Воспоминание об этом опыте вызывает у меня глубокое сочувствие к тем, кто пытается в наших государственных школах и в других местах устранить физические причины неполноценности у детей, которых часто несправедливо обвиняют в упрямстве, недальновидности или тупости.

Тем же летом я также приобрел несколько новых книг о млекопитающих и птицах, включая, например, публикации Спенсера Бэрда, и усердно изучал эту тему. Я не добился больших успехов в занятиях на свежем воздухе, потому что я не получал очки до поздней осени, незадолго до того, как я отправился с остальными членами семьи во вторую поездку в Европу.

Мы жили в Доббс-Ферри, на Гудзоне. Мое ружье было двуствольным, французского производства. Это было отличное оружие для такого неуклюжего и часто рассеянного мальчика. Оно разбиралось без помощи пружины, и, если механизм заржавел, его можно было открыть без серьезных повреждений. Когда патроны застревали, их можно было извлечь таким же образом. Однако, если они были заряжены, результат не всегда был счастливым, и я не раз татуировал себя несгоревшими крупинками пороха.