Амбивалентность - стр. 2
Врата открываются – совершенно бесшумно, ладонь охранника мягко подталкивает в спину, врата закрываются, не произведя ни единого звука. Фонари на стене гаснут все разом, и Артемию проглатывает бездонная, как открытый космос, ночь дикополья.
Глазам нужно время, чтобы привыкнуть к непроглядной темноте, как и душе – к парализующей боли. Нужно время, чтобы собрать силы и сделать шаг от врат Вавилона, ухватившись за надежду вернуться в город через три года и вернуть свою жизнь – хотя бы какую-то её часть. Через три бесконечных года, если, конечно, чернота дикопольской ночи – и то, что в ней затаилось, – не сожрёт её целиком, как когда-то сожрала её отца…
Артемия вздрогнула и открыла глаза. Над ней нависало всё то же ночное небо, жадное до чужих слёз, голодное до чужих молитв. Обнюхивало её, словно падальщик, прикидывало, можно ли приступать к трапезе или ещё не срок. Мгновение Тэм всматривалась в него, а оно – в Тэм, и казалось, что звёзды на иссиня-чёрной небесной шкуре пульсировали от его дыхания, частого от предвкушения, а из пасти Млечным путём протянулась ниточка белёсой слюны.
– Не дождёшься, – буркнула Артемия и села, скрестив ноги.
Лежащий поодаль Девайс, уловив движение, вышел из режима сохранения энергии и повернул к Тэм голову. Тонко скрипнули давно не смазанные железные позвонки под серыми пластинами, сверкнули на спине солнечные батареи, поймав отблеск затухающего костра, расширились и сузились диафрагмы стеклянных глаз, фокусируясь на хозяйке.
– Не спится? – шёпотом спросила Тэм. – Что, тоже кошмары?.. Зря я отказалась от функции речи для тебя, Васька.
В реалиях Нового Вавилона, где болтливым искусственным интеллектом были оснащены даже чайники, а звук, если уж он встроен, можно было убавить, но не отключить, ей казалось хорошей идеей сделать пса неговорящим. Почти как настоящего. Кто ж знал, что она останется совсем одна – не считая механической собаки – посреди бескрайнего дикополья, и желание услышать хоть чью-то дружественную речь, пусть даже синтетическую, перерастёт в необходимость – чтобы окончательно не свихнуться.
Девайс тихонько щёлкнул и зашипел белым шумом: включил встроенное радио и начал искать обитаемую частоту.
– Не трать энергию, за пределами Вавилона ни радио, ни связи, ты же знаешь. И тишина такая, что впору удавиться…
Пёс приглушил белый шум на минимум, но радио не выключил, продолжая перебирать каналы – в который раз тщетно.
Тэм помолчала, слушая тихое, мёртвое шипение. Под него, под эту пустоту в эфире на сердце стало ещё тоскливей, а одиночество в непроглядной ночи – концентрированней.