Амалия и мы - стр. 24
Почему предпочитала встречаться не дома? Что тут непонятного? Меньше всего я беспокоилась о серебряных ложечках. Но! Утренний, чуть кисловатый душок, оставшийся от вчерашних удовольствий. Несвежие простыни – лишняя стирка. Мужчина, надевающий вчерашние трусы и носки, тоже несвежий, как загнувшийся между косточкой оливки и окурком кусок сыра. Необходимость изображать заботу: бежать вниз за круассанами, варить кофе. «Передать джем, дорогой?» – «Спасибо, дорогая». Улыбки, как засохшая булка, того и гляди, крошками просыплются. Пусть это все достанется моему партнеру, пусть я буду в гостях, пусть передо мной изображается показная забота. Нет, проблема вчерашних носков не ко мне. Каждая уважающая себя женщина носит в сумочке зубную щетку, пачку презервативов, чистые трусики и чулки. По крайней мере, во Франции.
Когда прощались у дверей моего дома, Клаус пригласил меня на фуршет. Научный симпозиум, на который он явился в Париж, традиционно заканчивается коллективной пьянкой.
– Приходите, Леа. Уверен, вы никогда не бывали на попойках ученых. Это вас позабавит. А на следующее утро я уезжаю.
Зачем я вам рассказываю такие мелочи? Эти мелочи позже превратились в такие крупности, что своротили мою жизнь. Так валун сваливается в речку, перегораживает ее, заставляет изменить течение. Если бы я не пошла на тот фуршет, моя жизнь текла бы другим руслом. Наверно. Ничего нельзя знать. Ни заранее, ни потом задним числом. Я получила компактный букет, да, опять те самые ротэ розэн, и двух коллег Клауса в придачу: Майкла и Павла. Первый был из Штатов, второй из Союза. Так вчетвером мы прошли сквозь официальный фуршет и продолжили позже в ближайшей пивной. Было весело, пили пиво, представьте себе, во Франции совсем необязательно пить вино, шутили. Душой нашей маленькой компании был Майкл. Он травил анекдоты, скабрезные, но смешные. Потом на такси метнулись на Пигаль в ночной клуб – пили, танцевали. Надо сказать, русский танцевал, как медведь, оттоптал мне все ноги. Вообще он, в отличие от Майкла, был бука букой, в основном отмалчивался, кроме «да» и «нет» из него ничего было не вытянуть. Ну что вы, никакой ностальгии по родине рядом с ним я не чувствовала. Никакими березками или замерзающими в степи ямщиками меня в Союз было не заманить.
Всю ночь мы болтались по клубам, когда вышли на улицу, солнце вылезало из-за крыш, брезгливо косясь на замусоренную Пляс Пигаль. За ночь площадь превращалась в помойку, по щиколотку покрываясь обертками, сигаретными пачками, бутылками, бумажными обрывками, одноразовыми стаканчиками, разношенными презервативами, неопознаваемым рваньем. Но ничего. В девять утра выйдут дворники, и через час Пигаль избавится от следов ночного порока, вновь станет девственно чистой до следующей ночи.