Алый пион для Офелии - стр. 17
– Подержи-ка, – попросил он, вручая Офелии фонарик, а сам достал платок из кармана брюк. – Возьмём коробку. Наполним ватой и травой. В аптечке точно есть шприцы, используем вместо пипетки. Глядишь и выкормим бедолагу, а потом отпустим.
Присев, Гамлет бережно укутал птенца в тонкую ткань, дабы тот, объятый ужасом, не усугубил состояние крыла, затем поднялся и посмотрел на Офелию
– Фонарик суй подмышку, а ладони сложи лодочкой, – скомандовал, но без нажима, он.
– Ты хочешь, чтобы я его взяла? – не на шутку разволновалась она.
– Да. А я найду коробку.
– Но вдруг ему будет больно?..
– Не больнее, чем если мы оставим его здесь. Давай, у тебя очень нежные руки, ты справишься.
Офелия смутилась. Она понимала: эти слова были сказаны не в качестве комплимента, а с целью убедить, что с птенцом ничего не случится. И всё же по груди жидким мёдом растеклось тепло.
– Давай, не трусь, – подбодрил Гамлет, и когда девушка подставила руки, осторожно уложил в них маленькую жизнь.
Птенчик, который ещё секунду назад отчаянно трепыхался, внезапно успокоился. Послышалось тихое щебетание. Офелия с облегчением выдохнула.
– Вот видишь, я говорил, ему понравится. – довольно произнёс Гамлет. – Как назовёшь?
– А разве есть смысл давать ему имя? Раз мы его отпустим как только заживёт крыло?
– Имя необходимо всем. Оно становится связующим звеном между существом и миром, даже если эта связь временная. Называя чьё-то имя, мы не просто обозначаем, а признаём чужое существование, его уникальность и право на жизнь. Это наш способ сказать: «Я тебя вижу». И когда настанет время проститься, мы будем знать, что у него есть нечто большее, чем просто инстинкты. Он сохранит в себе частицу нас, а мы никогда не забудем о нём, и наша связь останется на сердце отпечатком его имени.
Офелия была поражена глубиной мысли Гамлета, неожиданно для себя, увидев за неприветливым и грубым фасадом, вдумчивого, тонко чувствующего человека. В его словах туго переплелись любовь к жизни и страх перед миром, полным лицемерия. И вдруг она осознала, что её собственные переживания сливаются с его, как река с морем.
– Я назову птенца Лаэрт, если ты не против, – с опаской предложила Офелия.
– Да. Красиво, – кивнул Гамлет, приятно удивлённый тем, что мнение его имело вес.
Их взгляды встретились. Офелия смущённо улыбнулась. Он ответил тем же. И мир вдруг замер, будто опасаясь спугнуть искру, внезапно вспыхнувшую между ними. Их пальцы всё ещё соприкасались, отчего земля начала расползаться под ногами, подобно акварельной краске на влажном холсте. Звук сердца зашумел в ушах обоих. Дыхание стало робким, но горячим. И в этом удивительном мгновении, бесспорно, нечто зародилось: нестерпимо нежное и… пугающе необратимое…