Алымов - стр. 8

можно было назвать лишь с большой натяжкой.

Особенно коробила принципиальную душу Аркадия профанация с тайной совещательной комнаты. Это помещение чаще всего – кабинет судьи, куда он с народными заседателями удалялся для вынесения приговора по уголовному делу или решения по гражданскому. По идее вердикт должен был рождаться взаперти при отключенном телефоне, тем самым полностью исключив контакты с внешним миром. В этом предполагалась безусловная гарантия независимости судей. Но, во-первых, для написания иных приговоров требовались целые недели и судьи были вынуждены, хочешь не хочешь, а прерывать работу и покидать совещательную комнату хотя бы затем, чтобы сходить домой переночевать, либо ограничиваться для оглашения в зале суда написанием лишь резолютивной части приговора, что делало его неполным, а значит – незаконным. А во-вторых, вынесение решений по «деликатным» делам, порученным тому или иному судье, конечно же тщательно контролировалось по телефону или даже посредством

прямого контакта начальством, что опять-таки исключало тайну совещательной комнаты.

Под гнётом не лучших впечатлений, полученных за время безупречной работы в прокуратуре, а затем и в суде, началось нечто вроде раздвоения личности многообещающего специалиста-патриота с большим потенциалом и лучшими устремлениями. Слишком многое, оказывается, выступало против его человеческой и профессиональной порядочности: общее несовершенство законодательства, изначально порочная правоохранительная система с повседневными злоупотреблениями в ней, и даже, страшно подумать, сама государственная машина в целом, позволяющая партийным бонзам и другим высокопоставленным лицам подминать под себя и подменять собою правосудие каждодневно и безнаказанно.

Так что же всё-таки главенствует в стране, – уже риторически чаще и чаще спрашивал себя Аркадий, – диктатура закона или диктат личностей, принадлежащих к когорте «сильных мира сего»? И от чего больше зависит в подавляющем множестве случаев строгость судебного приговора – от степени тяжести преступления или от степени важности персоны, это преступление совершившей? Ну, неужели мы менее цивилизованны, чем любая из капиталистических стран – наших прямых антагонистов?

К растущему его разочарованию в окружающей действительности всё настойчивее присовокуплялся парадоксальный, граничащий с откровенной еретичностью вывод: та законность, на которую уповает большинство населения страны, не очень-то касается «избранников» народа, от имени народа же этой страной управляющих. Аркадий пришёл к крамольному, но твёрдому убеждению, что сложившаяся к настоящему моменту система не имеет права называться общенародным правовым демократическим государством; что истинная, в отличие от декларируемой помпезно-плакатной, идеология государства, в котором он родился, учился, живёт и работает, насквозь фальшива, антинародна по своей сути и здравый смысл просто вопиёт о смене этого абсурдного режима на более человечный. Однако открыто порвать с системой, обманувшей его в лучших чувствах, Аркадий пока не решался…