Альпийский синдром - стр. 22
Следователь Ильенко с редким именем-отчеством Мирон Миронович держался независимо, глядел цепко и все поджимал сухие губы, как человек себе на уме, разумеющий в жизни то, что другим недоступно. Был он желт, сух, кривоног и походил на богомола, а еще за версту несло от него крепким дешевым табаком.
Не показалась мне и секретарь-машинистка Надежда Григорьевна Гузь, смуглолицая, темноглазая, невзрачная женщина лет сорока с неправильными чертами лица, слегка скошенным на сторону ртом и темными усиками над верхней губой. Что-то в ней было жалкое, и глядела она как-то беспомощно, с глубоко запрятанной, вековечной обидой на жизнь. Но в моих нынешних обстоятельствах я менее всего настроен был утешать, нянчить, вникать в чьи бы то ни было проблемы и неудачи. Работать надо, как напутствовали меня в Генеральной прокуратуре, несмотря ни на какие препоны и обстоятельства.
И я с легким сердцем перевел глаза на остальных.
Водитель Виктор Ищук, деревенский парень с чубом, прикрывающим невысокий лоб, косил на один глаз, – поэтому ощущение, что перед тобой пройдоха и лгун, тотчас возникло у меня.
И наконец, техничка Люба – та, что полоскала тряпку во дворе у крана – тетка неопределенного возраста, жилистая, подвижная и на первый взгляд простецкая, но что-то в ее лисьем облике свидетельствовало об обратном. И точно, едва мы встретились взглядами, как бесцветно-голубые зрачки у нее загорелись, заблестели, а губы расползлись в ухмылке, открыв ряд коронок и мост из недорогого белого металла.
«Ну и публика! – невесело подумал я. – Ну и дела! Сработаюсь ли? Что получится у меня с ними всеми?»
6. Вторая часть Марлезонского балета, или Зайчатина в сметане
Машина на ухабе спружинила, нас хорошенько тряхнуло, – и рука моя тотчас закапризничала, заныла.
«Как некогда, встарь – возвращаемся на щите, – тяжко вздохнул я, даже веки прикрыл – такое отчаяние нахлынуло, заполонило. – А Даша, что скажу Даше? Просила: не езди, побудь дома. Но в доме теперь никак: неуютно, пусто, точно нет уже для меня дома. А все так замечательно начиналось…»
Снова я задумался, вспоминая свой первый день в Приозерске.
С полчаса проволынив, обойдя все кабинеты, заглянув даже в каморку, где хранились ведра и швабры, и под конец позвонив в прокуратуру области – выспросить, не случилось ли чего непредвиденного за время его отсутствия, – Богдан Васильевич изволил ехать в администрацию. Чтобы не блуждать по кабинетам, пятым в машину усадили Ильенко, – и тот, прикрывая ладошкой рот, чтобы скрыть табачный запах (был выруган за насквозь прокуренный, с желтыми разводами по стенам и на потолке кабинет), подсказывал водителю путь: