Альпийская крепость - стр. 15
Этого мужчину, дарящего ей в минуты экстаза какую-то завораживающую, сугубо женскую боль, она обожала куда меньше, нежели его непостижимые по своему сюжету и психологизму образов полотна; а его лошадиной неутомимостью и бычьей грубостью восхищалась куда меньше, нежели утонченностью лика его «Девы Марии Подольской», сотворенной им почти в трех десятках вариантов. Так уж получалось, что его от природы безмерная и бесформенная фигура привлекала Софи куда меньше, нежели утонченность линий тех Иисусов, которых он так щедро и безжалостно, но в то же время так мастерски распинал на своих «распятиях»…
Но Софи, как никто в этом вечно воюющем, залитом кровью мире, отдавала себе отчет в том, с каким воистину гениальным человеком свела ее судьба. И чем бы она сама ни занималась на выжженных и предельно очерствевших полях войны, высшее призвание ее на земле этой грешной – спасти блистательнейшего из мастеров; поддержать, возвысить, разбередить его все еще дремлющий талант, восславить и увековечить его скульптуры, иконы и полотна.
Ему нужна была женщина, поэтому Софи, отбрасывая какое бы то ни было сентиментальное копание в своих чувствах, становилась его женщиной, его наложницей, воплощением его самых развратных фантазий. Ему нужна была заступница, и Софи использовала все свое желание, все свои возможности, чтобы спасти его, вырвать из подземелий «Регенвурмлагеря», перехватить на пороге газовой камеры или «Лаборатории призраков», плодящей зомби-рабов и зомби-воинов. Ему нужен был меценат и толкователь его творений, поэтому Софи добилась, чтобы отставной генерал фон Штубер приютил Ореста Гордаша со всеми его статуями и набросками, выделил под мастерскую один из флигелей замка, наделил едой, защитой и крышей над головой…
– Эти ваши полотна, Огест!. Они стоят кисти выдающихся мастеров Средневековья… Поскорее бы закончилась война, и самые лучшие музеи мира, самые известные картинные галереи, аукционы и выставочные залы почтут за честь…
С трудом ублажив свою неукротимую страсть и какую-то необъяснимую, инстинктивную ярость, Орест, так и не проронив ни слова, оставлял растерзанную женщину посреди стола и, как ни в чем не бывало, возвращался к мольберту.
Любую другую женщину это холодное безразличие повергло бы в уныние, но только не Софи. Да и появилась она в мастерской мэтра не в поисках нежных слов и мужских ласк. Для утонченных плотских утех существуют столь же чувственно-утонченные, истосковавшиеся по женским ласкам мужчины. Она же пришла сюда ради нового полотна, которое еще только зарождается. Солдат возвращается домой по дороге, выходящей на склон горы, уводящей куда-то в поднебесье, при этом в каждой придорожной иве видится ему образ бегущей навстречу матери, жены, дочери или сестренки… – и так до подпирающих небо черных дымарей пожарищ, оставшихся на месте сожженного карателями села.