Алое восстание - стр. 30
Мой последний подарок Эо.
Женщины со слезами тянут руки, прикасаясь к мертвому лицу. Помогают мне открыть проход и втащить тело в тесную трубу вентиляции. Я пробираюсь туда, где мы любили друг друга под звездами, где она говорила мне о главном, а я не слушал. Может, теперь ее душа будет рада увидеть меня там, где мы были счастливы.
Копаю могилу под деревом, пачкая руки в земле нашей планеты, такой же красно-рыжей, как волосы Эо. Целую ее пальцы с обручальной лентой, кладу кровавые лепестки гемантуса на грудь, над сердцем. Серединку цветка прячу за пазуху. Целую в губы, начинаю засыпать землей, но потом, разрыдавшись, бросаюсь назад, снова целую и долго лежу рядом, не в силах расстаться, пока лучи восходящего солнца не озаряют край стеклянного купола крыши. Красная заря слепит глаза, а слезы все текут и текут. Забираю свою головную повязку, которая оставалась у Эо в кармане. Пропитанная моим потом, теперь она мокрая от слез.
У дверей дома Киран в сердцах дает мне оплеуху. Лоран смотрит угрюмо, не в силах выговорить ни слова. Тесть с опущенной головой прислонился к стене. Переживают, что упустили меня. Мать молча подает завтрак. Мне что-то нехорошо, трудно дышать. Возвращается с работы Лианна и помогает с готовкой. Когда сажусь есть, целует меня в макушку, вдыхая запах волос. Мать сидит рядом, держит за руку и смотрит так, словно удивляется, как быстро нежная младенческая ладошка стала такой большой и грубой.
Заканчиваю есть как раз к приходу Дэна с крабами. Когда меня уводят прочь, мать так и остается сидеть за столом, глядя на то место, где лежала моя рука. Наверное, ей кажется, что, если не смотреть, ничего и не случится. Мать сильная, но у любой силы есть предел.
В девять утра меня вешают на форуме перед собравшейся толпой. Голова кружится, сердце бьется с перебоями, словно замирает. В ушах звучат эхом слова золотого губернатора.
«И это все, что вы можете?»
Да, мы поем, мы танцуем, мы любим. Еще роем землю. Потом умираем, и нам редко удается самим выбрать себе смерть. Этот выбор – наше единственное оружие. Но его недостаточно.
Мне разрешают последнее слово. Я зову Дио. Глаза у нее красные, опухшие от слез. Она слабее своей сестры.
– Что тебе сказала Эо перед смертью? – спрашиваю с трудом, рот едва шевелится, челюсти совсем онемели.
Дио оглядывается на мою мать, та хмурится и трясет головой. Они не хотят мне говорить. Даже теперь, когда я вот-вот умру.
– Сказала, что любит тебя, – отвечает она, отвернувшись.
Я не верю, но все равно улыбаюсь и целую ее в лоб. Ужасно кружится голова. Едва выговариваю: