Алмазная гончая - стр. 3
– Ты Шершень? – холодно спросила Кэйлани.
– Он самый, – ухмыльнулся наемник, блеснув белыми зубами. – Только вот мне не сказали, как твое...
– Бумаги, – перебила она, протягивая маленькую ладонь с тонкими пальцами.
Не переставая скалиться, он извлек из нагрудного кармана конверт и передал Кэйлани. Она достала письмо, прочла, вернула владельцу и кивнула своему спутнику, с плохо скрываемым любопытством наблюдавшему за этой сценой.
– Можешь быть свободен. Дальше меня будет сопровождать этот господин.
– Что мне следует доложить Его Преосвященству? – спросил хайян. Господин, ну надо же! Господин оборванец.
– Что сочтешь необходимым.
И все. Ни прощания, ни пожелания легкой дороги. Вежливость этой стерве совершенно чужда, как и все человеческое. Хайян откланялся и пошел на выход, с каждым шагом чувствуя себя все лучше. Будто сбросил с шеи ценный, но опасный и тяжелый груз. Едва за спиной захлопнулась дверь, он выдохнул с облегчением.
– Вот же зловредная баба, – прошептал одними губами. – Ведьма, будь ей неладно.
Тем временем ведьма, она же змеища, изучала нового провожатого, сохраняя бесстрастное выражение лица и выдерживая паузу. Пусть первым заговорит (а он заговорит, не из тех, кто может подолгу выносить тишину и неподвижность), выдаст свое любопытство. Любопытство – слабость. И неспособность сохранять невозмутимость – тоже. А человек по прозвищу Шершень при всей показной вальяжности этого не умел. Кэйлани чудилось, будто она слышит, как гудят его нервы. Стоит чуть задеть – взорвется.
«Нрав у него омерзительный, манеры – хуже, чем у распоследнего голодранца с большака, ни бога, ни демонов не боится, да и к земной власти почтения ни на грош, – прозвучал в памяти голос наставника. – Но дело свое знает, а главное – родом из тех мест, проведет хоть с закрытыми глазами. И сумеет разговорить тех, кого у тебя не получится напугать».
Серо-зеленые глаза напротив смотрели с насмешкой и вызовом. Не дождавшись от нее слов, скользнули по лицу, на пару мгновений задержались на губах, и ниже – по голой шее, до узкого ворота глухого платья. Он демонстративно пытался разглядеть ее тело под слоями тонкой ткани. Нарочно стараясь, чтобы Кэйлани это поняла, и все, кто наблюдал сейчас за ними – тоже.
– Назови свое настоящее имя, анакку, – ледяным тоном произнесла она, досадуя, что наемник вынудил-таки заговорить первой.
– Оно тебе ни к чему. Все зовут меня Шершнем, и ты зови, – с готовностью отозвался он и добавил: – Ади.
Прозвучало издевкой: к знатным женщинам не обращаются на «ты». И уж тем более не смеют прилюдно раздевать их глазами.