Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 1 - стр. 19

В Вологде Михаэль провел четыре месяца. Санитарный поезд, доставивший его в вологодский госпиталь, он помнил плохо: то и дело терял сознание. А когда приходил в себя, появлялась откуда-то Клава. Вытирала пот, ладонью проводила по горячему лбу.

– Клава! Клава! – кричал Михаэль. На самом деле это был едва слышный шепот.

– Клаву свою зовет, – сказала молодая санитарка.

– Видать, гангрена в ноге начинается, – ответила другая. – Доктора хотят прямо здесь, в поезде, резать, а то поздно будет.

Нога Михаэля была в опасности, но он об этом не знал. Его готовили к ампутации, когда подошедший начальник поезда, хоть и носивший знаки различия майора медицинской службы, но так и не избавившийся от гражданских привычек, поинтересовался:

– Сколько ему лет, коллеги?

– Неполных двадцать.

Начальник нервно теребил завязки халата.

– Пока подождем. Под мою ответственность. Пусть в госпитале решают.

В госпитале картина повторилась. Михаэль уже находился в операционной, но хирург, осмотрев ногу, почему-то покосился на приготовленную пилу и, ничего не объясняя, скомандовал:

– Обратно в палату!

Затуманенное сознание Михаэля с трудом воспринимало происходящее, и в этом состояло его счастье. Ногу спасли, и он с большим опозданием понял, какой беды ему посчастливилось избежать. И только потому, что опытный врач на операционном конвейере задержал на нем взгляд. Но Михаэля не демобилизовали. Снова, как и после предыдущего ранения, его признали годным к нестроевой. В военкомате, куда Михаэль явился после медкомиссии, он получил предписание. Местом новой службы военного переводчика Михаила Гольдштейна должен был стать отдел контрразведки Ленинградского фронта-Смерш.

Такого Михаэль не ожидал. В новых документах, полученных после того, как с него сняли клеймо власовца, не говорилось ни слова о том, что их хозяин владеет немецким. Понимая, что о нем позаботился человек, хорошо с ним знакомый, и теряясь в догадках, Михаэль откозырял:

– Разрешите идти, товарищ капитан?

– Иди, иди, лейтенант, счастливой дороги, – машинально, по-граждански ответил военком. Его занимала какая-то мысль. – Нет, постой! Ведь это ты Михаил Гольдштейн? Так?

– Так точно!

– Тогда это для тебя, – произнес, открывая несгораемый ящик военком. – Получай!

Из военкомата Михаэль вышел с орденом Красной Звезды на груди и письмом в руке. Награжден он был за январские бои, закончившиеся прорывом блокады Ленинграда. Только Михаэль не знал и знать не мог, что представили его к более высокой награде, но командир дивизии, даже не прочитав текст и задержавшись на фамилии, внес поправку: