Алкаш в борделе (сборник) - стр. 34
Мы с Седым без разрешения присели рядом со столом Пыжикова. Седой спросил:
– Ты хотел нас видеть, Сергей Иванович?
Пыжиков бросил на нас задумчивый взгляд из-под очков и произнес каким-то мягким голосом:
– Э-э… Как бы да… Тут как бы поступила информация о том, что вы, э-э… попали в некую критическую ситуацию и в связи с тем событийным рядом, который имеет место быть в последнее время, э-э… есть как бы необходимость придать всему этому идеологическую направленность и персонифицировать в ряд статей на тему о-о-о… Ну, в общем, я бы сформулировал ее как журналисты – расследование – свобода слова – тайны сильных мира сего…
Пыжиков сделал небольшую паузу и с раскрытым ртом, в котором виднелись золотые зубы, посмотрел в окно, чтобы сосредоточиться.
– Видите ли, я хотел бы просто пояснить вам ситуацию, чтобы вы были более адаптированы в ней, – продолжил он. – Раньше всеми подобными материалами занимался Бомберг, но в связи с такими неожиданными трагическими обстоятельствами эти вопросы перешли в мое ведение. И я, несмотря на то, что по-своему уважал Сашу, должен сказать, что мне кардинально не нравилось, что он делал. Все это было, э-э… на мой взгляд, несколько непрофессионально, ужасающе субъективно и односторонне, семантически и стилистически не выверено и, можно сказать, граничило с лубком… Я не говорю о чем-то большем, поскольку для этого необходима уверенность, базирующаяся на-а… жесткой фактологической основе, но всего перечисленного, на мой взгляд, как бы достаточно, чтобы, э-э-э… радикально перестроить работу в этом направлении…
– Сергей Иванович, – перебил его Седой, – ты можешь сказать, чего ты конкретно от нас хочешь?
– Э-э… От вас мне нужна хронология событий, происшедших с вами, мы опубликуем ее в ближайшем же номере, но-о… мы должны изменить стилистику подачи материала в свете той новой концепции, которую я изложил и которую намерен жестко продвигать в дальнейшем.
Я удивился, что вдруг мое терпение лопнуло. Не знаю почему, но этот человек производил на меня гнетущее впечатление. У него было столько противоречивых качеств: подчеркнутая интеллигентность и одновременно дремучесть и чрезмерное самомнение. Кроме всего прочего, сама манера речи Пыжикова действовала на меня усыпляюще. Может быть, отчасти из-за этого я и встрял в разговор.
– Я извиняюсь, конечно, я человек новый в редакции, – оговорился я, – но в силу того, что я имею некое отношение к упоминавшемуся эпизоду, позволю себе высказать свое мнение.
Не знаю почему, но я заговорил в сходной интеллигентной манере Пыжикова.