Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - стр. 41

Пока он был жив, пока мастерил себе кунсткамеру, свой артхаус, чтобы там в нем бальзамировать эпоху и лепить с нее посмертные маски, пока мелькал на киноподиумах, брал призы и расточал харизму праведника, никаких сожалений в его адрес у меня не было. Жалко стало сейчас, когда прошли многие годы с того дня, когда он угас. Ведь он, было очень похоже, покаялся за то, что слишком долго и с исследовательским восторгом заглядывал в глаза энтропии и смерти самой. Словно стремясь постичь самое ее метафизику, непостижимую, неоткрываемую. На смерть, как и на солнце, смотреть открыто нельзя. Потом он искал возможности оправдаться, искал спасения. Впрочем, обратный ход его саморазрушению задать уже было невозможно.

Мне 2013-й запомнился тремя событиями – его уходом из жизни, моим интервью с 90-летним академиком Игорем Шафаревичем и началом второго киевского майдана. То интервью я взял, еще раз напомню, за день до лешиной смерти. В начале лета я дал статью о нем в «Литературной газете» у Юрия Полякова, на страницах которой появлялся как автор довольно часто. (Полсотни публикаций к тому времени, любая из которых могла пройти в изданиях, где еще чтили принцип социальной справедливости и не боялись властной острастки. Хотя от многих моих трибун чья-то незримая рука меня уже умело отвадила, вернее сказать – отстранила.) Статья и называлась «ЛЕХИН ГРУЗ».

Я надавал ему под зад – без всякого стеснения, словно живому. Во многом повторив то, что опубликовал в «Литературной России» в году 2007-м. Да мне и не верилось, что он уже неживой. Уж этот мистификатор должен был как-нибудь отбиться от костлявой, он ведь из тех, кто обязательно отбрешется от нее. Потом и пожалел было вослед – что же это, едва три месяца минуло, а ты и полез наводить тень на плетень.

Если честно, больше хотелось света, и все же просто на самом деле: где свет, там и тень. Если бы Леха не снял своего «совсем плохого кино», своего «Груза 200» и «Морфия»… Особенно «Груза». Мастеров большого плевка в прошлое у нас и без того с избытком, он же решился не просто бритвой посечь саму связующую ткань времен, но и вспороть и вытащить наружу дымящиеся потроха истории, эксгумировать непоказуемое.