Александрия-2 - стр. 32
Честно признаюсь, мы были готовы к суровой каре. Наши солдаты особенно бесчинствовали в покоренной Москве. И русский царь об этом знал. Каково же было наше удивление, когда Александр Павлович, выслушав наше покаяние, объявил свое решение.
Император не возражал против нашего желания вернуться на родину. Причем разрешил сделать это не разрозненной толпой, а в строевом порядке и – чего уж мы никак от него не ожидали – с оружием. Он оставил нам даже барабаны и знамена.
Но потом, правда, добавил, что сопровождать наши легионы будут русские полки. А уж дома польским воинам предоставят выбор – оставаться на службе или уходить в отставку.
Тогда царь выразил желание восстановить Царство Польское под опекой российской короны. А главнокомандующим войсками в Варшаве – и русскими, и польскими – он назначил брата Константина.
Для великого князя эта новость тоже была неожиданностью. Я своими глазами видел, как он удивился словам императора.
Еще на марше меня представили Константину Павловичу. Узнав, что я хороший штабист, цесаревич предложил мне послужить в его штабе. Я согласился.
– Вы не желаете водочки, Федор Кузьмич? Мне почему-то ужасно хочется назвать вас «Ваше Величество», хотя умом понимаю, что это не так, – обратился к гостю хозяин.
– Нет, благодарствую. Я спиртного почти не употребляю. Разве по праздникам немного вина, а водки вообще не пью, – отказался старец, а потом, спохватившись, добавил: – А вы, пан, если хотите – выпейте. Я к этому нормально отношусь. Коли человек меру знает.
– И то правда! – обрадовался Синецкий. – У меня от воспоминаний, знаете ли, во рту все пересохло. Говорить тяжело.
Он достал из шкафа графин и налил себе полную стопку водки.
– Может, чаю еще желаете? – спросил он гостя.
– С удовольствием. Разве можно отказаться от хорошего чая и доброй беседы, – заметил старец.
Хозяин потрогал самовар: не остыл ли? И облегченно вздохнул. Он нарезал себе сала и хлеба на закуску. Налил гостю чаю.
– За ваше здоровье, уважаемый, – произнес он короткий тост и опрокинул в себя стопку.
Потом крякнул, зажевал куском сала с хлебом и спросил:
– На чем я остановился?
– Константин пригласил вас к себе в штаб, – торопливо подсказал ему гость, желая быстрее услышать продолжение.
– Так вот, значит, начались повседневные дни моей новой службы.
Не суждено было мне тогда оказаться на сибирской каторге, а поселился я в милой моему сердцу Варшаве, правда, служил теперь новому государю.
Константин Павлович был человек мужественный и прямой, но отличался грубостью и непредсказуемостью поведения. Мог прийти в неописуемую ярость от малозначительной провинности. Да так, что пена у него брызгала изо рта. Вот как он умел кричать. Но долго зла таить в себе тоже не мог, ибо сердце у него было отходчивое.