Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста - стр. 34

Огнёв согласился руководить новым студентом, опекал его и в аспирантуре. Ряд лет отношения их ничем не омрачались. В одной из первых публикаций отца выражается благодарность “дорогому учителю”[56]. Тот в свою очередь высказывал в печати в 1928 году признательность “моему другу А.Н. Формозову” за иллюстрации к книге “Звери Восточной Европы и Северной Азии”[57]. В тридцатых годах слова “дорогой учитель” отец произносил только с ироническим оттенком. Как нередко бывает, пути наставника и ученика разошлись.

Сергей Иванович был человеком суховатым, методичным. Хотя он проявил себя и как популяризатор, и как полевой зоолог, в зрелые годы он тяготел больше к кабинетной работе с чучелами, тушками и скелетами, сосредоточившись на описании новых видов и подвидов животных, на их классификации. В этой области он и оставил самый значительный след в науке, подготовив семь томов монументального труда “Звери Восточной Европы и Северной Азии” (переименованного позже в “Звери СССР и прилегающих стран”, 1928–1950). Это направление биологии – систематика, фаунистика не было чуждо Александру Николаевичу. Он и сам внес определенный вклад в эти дисциплины, но сердце его лежало к иной деятельности, к непосредственному общению с природой, к расшифровке связей животного мира с растительностью, почвой, ландшафтом. Отход от Огнёва и его серьезной, но мертвой науки был неизбежен. Два десятилетия спустя отец записал в дневнике впечатления от юбилейного доклада Огнёва “Успехи зоологии в СССР за 25 лет”: “С.И., как всегда, узок и не способен правильно охватить и оценить явления вне своего мирка систематики” (Д. 11-XI-1942). Но еще через двадцать лет А.Н. Формозов помянул добром давнего учителя, тогда уже покойного, в предисловии к переизданию его “Жизни леса” и в выступлении на заседании, посвященном десятилетию со дня смерти ученого.

Конец ознакомительного фрагмента.